Маленький Мариус бормотал в ответ:
Monebor
Moneberis
Monebitur
Monebimur
Monebimini
Monebintur…
— Да, да, — шептала мать, — из всего класса ты самый способный латинист. Об этом мне опять сегодня сказал ректор. Ты только не узнал его, когда он склонился к твоей постели… Но разве ты и меня не узнаешь? Ответь, мой мальчик: узнаешь ли ты свою маму? Ну, ответь, ответь мне!
— Ad, adversus, ante, apud, cirea, citeris… — бормотал маленький Мариус.
— Нет, нет! — с отчаяньем воскликнула фру Готтвалл. — Не надо тебе бормотать по-латыни. Я знаю: ты способный и так много знаешь, а я глупа и ни в чем не разбираюсь. Ты ответь мне хотя бы кратко, что ты любишь меня и что ты не уйдешь никуда, останешься со своей матерью! Ну, скажи мне хотя бы два слова: милая мама. Или даже одно слово: мама!
— Fallo, fefelli, fulsum, — бормотал маленький Мариус.
— О, боже, боже мой! Какой ужасный язык! Что, что они сделали с тобой, мой бедный маленький мальчик?
За дверью послышались чьи-то шаги. Фру Готтвалл показалось, что это пришел доктор. Она бросилась к двери, чтобы сказать врачу, чтоб крикнуть ему:
«Ведь он умирает! Он умирает, даже не назвав имени своей матери, своей негодной и тщеславной матери, которая помогла отнять жизнь у своего сына ради этой проклятой учености!»
Но за дверью оказался не доктор, а один из квартирантов ее дома. И поэтому фру Готтвалл вернулась в спальню.
И тогда она вдруг увидела улыбку на лице ее маленького Мариуса. Всплеснув руками, фру Готтвалл радостно воскликнула:
— Слава богу! Тебе, кажется, лучше, маленький Мариус? Ты улыбнулся, да?
— Mensa rotunda, — пробормотал маленький Мариус. И умер.
VIII
Микал Мордтман приобрел привычку заходить к фру Венке в двенадцать часов дня. В этот час он обычно возвращался со строительства фабрики.
Толпы рабочих уже приступили к расчистке того обширного места, где предполагалось воздвигнуть капитальные стены и дымовые фабричные трубы. Многочисленные строения протянутся здесь вдоль набережной, которая будет облицована камнем.
Первоначальный капитал акционерного общества уже достиг ста тысяч специадалеров. В конце концов город настолько осмелел, что решил не предлагать английской фирме принять участие в подписке на акции, раз она сначала так высокомерно держалась в стороне.
Весь капитал был собран только лишь усилиями местных коммерсантов. И теперь фабрика, окрещенная в потоках шампанского пышным наименованием «Фортуна», стала поистине любимым детищем города.
