— Я не могу, — пролепетала она смущенно. — Вы только не сердитесь на меня. Это не потому, что я неблагодарная. Вы ведь единственный, но я так боюсь… Я ничего не понимаю… Не сердитесь на меня… — и она нерешительно протянула ему руку.
Пастор Мартенс взял ее руку и задержал в своих руках.
— Вы знаете, я желаю вам только добра, фрекен Мадлен! — сказал он серьезным и успокоительным тоном.
— Да, да… Я знаю это! Но… Но вы думаете, что я… — Она испуганно поглядела на него.
— Я думаю, что душа ваша в смятении, и надеюсь, что смог бы стать для вас надежным спутником на всю жизнь. Вы не захотели принять мое предложение, и я не упрекаю вас, но знайте: все, что я имею, принадлежит вам!
— Но если я не… Если я теперь не… — Она закрыла лицо руками. — Нет! Я не могу.
Он по-дружески, почти по-отечески привлек ее к себе и мягко сказал:
— Скажите, Мадлен, разве вы не чувствуете, что это судьба? Когда я просил вашей руки, вы отказали мне сразу, наспех, необдуманно, осмелюсь сказать! Смотрите: а вот теперь я держу вашу руку.
Она слабо попробовала высвободить руку, но он удержал ее и продолжал:
— Судьба вела нас друг к другу: вы как бы предназначены для меня. Теперь вы чувствуете себя такой одинокой и потерянной среди своих близких. Ведь, не правда ли, Мадлен, вы очень одиноки?
— Ах, да! Очень! Так одинока! Так печально-одинока! — сказала она с огорчением.
И потому ли, что он притянул ее к себе, или Мадлен сама склонилась к нему, она положила голову ему на плечо устало и безвольно. А его голос звучал над нею кротко и успокоительно, и она чувствовала облегчение, словно после долгой тяжелой болезни.
Вдруг пастор поцеловал ее в лоб. Она вскочила. Пастор тоже встал, но удержал ее руку в своих.
— Мы ни о чем не будем больше говорить сегодня, — сказал он просто, — прежде всего по причине семейного горя, но только зайдем к фру Гарман и попросим ее благословения. Тем более что твой отец…
— Нет! Нет! — воскликнула она. — Отец не должен ничего знать; ах, боже мой, что же я наделала! — пробормотала она, проведя рукой по глазам.
Он тихо улыбнулся и взял ее руку в свою.
— Ты еще немного смущена, дитя мое! Но это скоро пройдет. — С этими словами он повел ее в комнату фру Гарман.
— Нельзя ли отложить это до завтра, — попросила Мадлен, — у меня так болит голова.
— Мы только представимся твоей тетушке, — сказал он кротко, но твердо, отворяя дверь.
Фру Гарман сидела в кресле в своей большой теплой спальне. Перед нею был поднос с графинчиком воды и маленькой, завернутой в солому бутылкой кюрасо. На тарелке была разложена цыплячья грудинка, нарезанная маленькими квадратиками, а посередине высилась спаржа в масле, увенчанная красиво нарезанной петрушкой.
