Он плотно закрыл за собой дверь ванной. Мыльную пену он смывал почти кипятком, чувствуя, как вместе с обжигающими струями смывается усталость. Когда же после этого он пустил холодную воду, контраст был так велик, что у него перехватило дыхание. Он вытерся стареньким полотенцем и вернулся в спальню. Там было темно. Лишь тускло светился ночник на тумбочке рядом с кроватью.
На кровати, закинув ногу на ногу, сидела Марина и курила. На губах ее играла двусмысленная улыбка. Она накинула прозрачный пеньюар, но даже при свете ночника было видно, что под ним ничего не было.
— Марина… — остановился он и повел глазами в сторону двери, ведущей в соседний номер. Дверь была закрыта.
— Не будь идиотом, Барский. Сестренка не возражает.
Его глаза разом охватили изысканные линии ее тела, где не было ничего лишнего, бедра, как будто выточенные из слоновой кости.
Она встала и притянула его к себе. Ее широко открытые глаза светились, дыхание перехватывало. Она распахнула пеньюар на груди. Ее соски напряглись, и она потерлась ими о его грудь. Пальцы лихорадочно развязывали пояс. Пеньюар распахнулся окончательно, и она изо всех сил прижалась к мужчине. Острые зубы теребили его ухо, она шептала:
— Барский… Барин мой…
Барский сбросил пеньюар с ее плеч и отнес ее на кровать. Она не выпускала его из своих объятий, и он чувствовал, как ее ногти глубоко вонзаются в кожу на его мускулистых плечах.
— Погоди, погоди, не так резко, я еще не совсем готова… — прошептала Марина, выскользнув из‑под него. — Ты должен меня сначала разжечь. Так ведь?
— Да…
— Ну разжигай. Где твой горячий язычок? Мой кремешек тут.
Валерий послюнил палец и коснулся его подушечкой горячего скользкого бугорка. Марина тихонько застонала и придвинулась к нему. Ее пальцы нежно гладили его напрягшийся ствол, то обнажая головку, то вновь одевая ее покровом кожицы.
Неожиданное дуновение ветра заставило обоих обернуться.
Наташа, закутанная в простыню, стояла на пороге комнаты.
— Господи, горе ты мое, тебе еще что надо? — раздраженно бросила Марина.
— Люди, — с рыданием в голосе произнесла та, — пожалейте меня! Мне страшно и холодно одной!
Она кинулась к Марине и прижалась к ней, дрожа, как осиновый лист.
— Ну, пожалеем деточку? — спросила та, обернувшись к Валерию.
— Не знаю, — пробормотал он, пожав плечами.
— Давай‑давай, ложись с нами, — прошептала Марина, укладывая сестру между собой и Валерием. — Сейчас мы будем баиньки. Тебя поцеловать перед сном? — Наташа совсем по‑детски закивала головой и запрокинула ее, полураскрыв рот.
