— Лапша на курином бульоне. Ну и мясо с макаронами. И компот.
— А у тех? — плановик кивнул на дверь.
— То же самое, только погуще, да послаще. Не завидуй.
Сергей проголодался, но ел как-то вяло, хотя и мелькнула мысль, что впервые за три года с лишним ест он не из жестяной миски, а из тарелки, что само по себе уже шаг к прошлому, долагерному. И тут же осой врезалась мысль о неполноценности, такая вдруг реальная в быту, она оскорбляла его, кусок застревал в горле. Не только паспортами, но и в товарищеской столовой отделяют чистых от нечистых. И это что? Навечно?..
Романов уже отодвинул пустые тарелки. Лицо его лоснилось от удовольствия, он достал папироску и вертел ее в пальцах, дожидаясь, пока кончат обед другие. В столовой было тихо. Еще за тремя столами молча ели девять незнакомых людей.
— Вот тот, — прошептал Романов на ухо Сергею, — что с седой головой, доктор наук, геолог-профессор, ходит в чине заместителя главного геолога, молодого договорника. Тоже недавно вышел после восьми лет. Умница мужик. А живет в общежитии. Это он открыл при иск «Челбанья», там по сорок кило золота в день берут. А профессор по средам ходит отмечаться в райотдел НКВД. Трое его подчиненных обедают в той комнате, потому как договорники. «Все смешалось в доме Облонских…».
Морозов хотел было высказаться, но Орочко толкнул его ногой. И тема вышла из разговора.
Шли в совхоз неторопливо, каждый со своими мыслями. Сергей вдруг затосковал. Он глубоко и огорченно вздыхал. Такое откровенное деление на сословия… Конечно, не на Колыме придумано, бери выше! Новая группировка классов: вчерашние руководители — нынешние рабы, благодарные за то, что оставили их живыми. Вчерашние недотёпы и бездельники — нынче на престижных местах, поскольку идейность выше ума и мастерства. Вот так! После разговора в столовой Морозов отчетливо увидел отвратительную реальность: того Морозова, который был до ареста, уже нет. Послелагерная жизнь, «вольная» — ухабистей и страшней, чем он ее представлял. Светлый взгляд на мир, жизнерадостность, желание до конца отстаивать свою точку зрения, спорить, утверждать себя в труде, творчестве, в жизни, наконец, — сохранились ли они?..
Ну, а если ушли бесследно, то зачем жить? И как жить?
— Вы о чем так тяжело задумались? — Хорошев вдруг взял Сергея под руку. — У вас, молодой друг, все впереди. Это нам, старикам, бесполезно строить какие-то иллюзии. А вы-то, вы?.. Полноте, возьмите себя в руки, подымите голову! Не все так плохо, как это кажется в минуты отчаяния и тоски.
