— Которые на товарища Сталина покушались. Шпионы которые. Ну, вредители тоже. Грамотные. Только грамота им ни к чему, так я понимаю. Живыми оттуда не выходят. Ногами вперед — и в яму.
— А кто же уголек добудет, когда всех ногами вперед?
— Других привезут. Карусель, будь здоров!
Минут пять ехали молча. Сергей глубоко вздохнул, отогнал страшное видение. Сказал: — Ну, брат…
— Ты вот что. Никому про это самое… Иначе нас обоих, понял?
— Не беспокойся.
Опять помолчали. Шофер прокашлялся и вспомнил об огурцах.
— Если заеду, угостишь?
— Спросишь агронома. — И назвал себя. — Угощу.
— Я не так, не задарма, — поспешил сказать шофер. — Я за деньги. Почем они за кило?
— Не продаются. А угостить — угощу. Вспомнишь и запах, и вкус. Сам-то из каких краев?
— Клепиковский я. Есть такой городок близко от реки Оки. В лесах-болотах. Не слышал?
— Бывать не бывал, а знаю. Я ведь тоже рязанский. Из Скопина.
— Ну, земеля! — шофер и ладони от баранки оторвал. — Непременно заеду! Потолкуем про родные края. Вот куда нас турнули. На край света.
— Аркагала — край?
— Была — край. А теперь трасса оттуда пошла заворачивать дальше на запад, еще одна ветка на север, туда нынешним летом везли и везли. Кого только нет! Все из новых областей, потом от Балтийского моря, которые присоединились. Здоровые мужики, а уж напуганные — страсть! Чего не спросишь — ни слова не скажут, только белыми ресницами хлоп-хлоп. И отворачиваются.
— Не понимают нашего языка?
— Вроде понимает. Не хотят они разговаривать с русскими. Во, какую мы славу себе заработали! Потому как — штыком работали.
На Колыме уже ходил слух о том, что происходило на Западной Украине, в Литве, Латвии, Эстонии, куда вошли наши войска и встали лицом к лицу с германскими войсками на новой границе. Вспомнились польские солдаты и офицеры, работающие сегодня на прииске «Светлом». Сколько же лет должно пройти, чтобы редкие уцелевшие, их дети и внуки могли глянуть на русского человека с улыбкой дружелюбия? Холодная Колыма постепенно становилась тюрьмой не только для «врагов народа», но и для соседних славянских народов — международным концлагерем! И это в сороковом году, когда сам воздух уже был пропитан ужасом близкой кровопролитной войны, которой миновать нельзя…
Трасса огибала дальние подступы к Морджоту, снеговая шапка на его вершине с южной стороны была несколько приподнята, с противоположной опускалась ниже, как белая панама, залихватски одетая набекрень.
Перед самым Берелехом Сергей увидел новую дорогу, узкую и щебенистую, в ухабах от множества автомашин. Она уходила точно на север.
