Мы пролетели над районом боев Зимней войны в Коллаа, где все еще можно было видеть изуродованный лес, хотя кусты отважно пытались укрыть ужасные шрамы. Нечастые воздушные стычки и спорадические вспышки зенитного огня, обычно над районом Сортавалы – вот и все, что оживляло наши двух– и трехчасовые вылеты. Нам поручили прикрывать с воздуха перевозки крупных масс войск на станциях Хейнавеси, Варкаусе, Пиксамяки и Миккели. Однако эти вылеты были очень скучными, так как русские, похоже, не подозревали об этих перевозках. Ни один русский самолет так и не показался поблизости.
На полях вокруг Пювиля, примыкающих к аэродрому, сенокос был в самом разгаре. В свободное от дежурств время мы охотно помогали крестьянам. Запах свежескошенного сена освежал после резкого запаха высокооктанового бензина и машинного масла в кабине истребителя, от которого уже свербело в носу. Сауну мы топили каждый день, и каждый вечер мы с удовольствием парились, смывая пыль сенокоса. Рядом с нашей казармой имелась небольшая бухточка, где можно было прекрасно поплавать после сауны. Мы даже начали вставать на час раньше, чтобы освежиться перед вылетом. Вода в бухте напоминала парное молоко по сравнению с холодным утренним воздухом.
В последний день июля наша армия начала наступление на Карельском перешейке. День за днем мы носились над наступающими войсками, не позволяя вражеским самолетам вести разведку, и лишь изредка мы сопровождали «Бленхеймы», летящие что-нибудь бомбить. С высоты птичьего полета мы следили за наступлением, видели вспышки орудийных выстрелов, по которым можно было определить положение линии фронта. Горящие дома в деревнях отмечали районы, которые русские готовятся оставить.
Наши войска остановились в Похьялахти на северном берегу Ладоги, и 13 августа мы атаковали первый конвой на Ладожском озере. Мы патрулировали в воздухе, как обычно, и полет был просто скучным, если не считать зенитного огня возле Елисенваара и Куркийоки. Затем, пролетев некоторое расстояние на юг над сверкающим зеркалом озера, я заметил большой вражеский конвой. Немедленно сообщив об этом в штаб, я получил разрешение атаковать. Мы заходили на конвой издалека со стороны солнца, а затем начинали пикировать парами. Из 20 кораблей под нами 8 были военными, и 2 из них сразу начали ставить дымовую завесу. Перед нами возникла плотная завеса зенитного огня, сверкающие шарики разрывов вспыхивали на пути самолетов, а позади них начало собираться облако дыма. Вдруг до меня донесся резкий отрывистый треск откуда-то сзади, мой «Брюстер» резко дернулся, да так, что ручка управления едва не вырвалась из ладоней. Однако истребитель выправился, вроде бы не получив серьезных повреждений, поэтому я атаковал первое судно. Мои пулеметы прошлись по его палубе от носа до кормы, и когда я пролетал мимо, то видел экипаж, разбегающийся в разные стороны. Затем на прицеле возник следующий корабль, и я всадил порцию свинца в него тоже. Оглянувшись через плечо, я убедился, что остальные «Брюстеры» тоже начали штурмовку, я заскользил над водой, ведомые последовали за мной. А один из русских кораблей охватило пламя.
