«Мамочка моя, – бормотал Кратов, – они же все тут передавят, и нас раздавят и не заметят…» Но все эти причитания происходили как бы между прочим, вне его сознания, которое было занято одним: как отразить атаку и уберечь маяк.
Это было уж никак не вообразимо – чтобы вдруг ни с того ни с сего хотя бы на минуту перестал работать Галактический маяк.
Третий пантавр уже перебирался через обугленные ошметки, мотая корявой башкой и неуклюже оскальзываясь. Кратов поймал его в прицел, судорожно сглотнул, прижмурился, и палец его почти утопил спусковую клавишу. Но в этот момент чуть левее стена взорвалась и разлетелась веером осколков, а в проломе возникла еще одна бешеная харя. Сразу два пантавра шли на Кратова, и это было невозможно с учетом всего, что было известно о пантаврах с их инстинктами. Так или иначе, инстинкты отказали напрочь, потому что гранит внезапно задышал, зашевелился, как живой, еще в одном месте.
– Да вы что, в самом деле?.. – прошептал Кратов. – Наза-ад!
Но пантавры не слышали. Утробно взревывая, они рысью двинулись на беззащитный купол маяка. Видя перед собой только его, как незначительную помеху на пути, а Кратова даже не замечая, не принимая в расчет. И в холки им било жаркое дыхание всего стада.
– Гадюки!!! – захрипел Кратов.
И снова вскинул опустившийся было фогратор. Обреченный, дошедший до последней точки, когда отступать можно только вперед, когда можно броситься на амбразуру и под танк. Сам злой и страшный, как самый злой и страшный пантавр.
В этот завершающий миг и поспела помощь.
2.
Кратову показалось, будто натянулась до отказа и лопнула невидимая басовая струна. Где-то в небесах слегка притушили осатаневшее солнце.
И на мир упала вязкая, липкая пелена черного ужаса.
Фогратор выпал из рук Кратова, а сам он опустился на четвереньки, обхватил голову руками и ткнулся лицом в серую грязь, ощущая себя той же распоследней грязью. Ему хотелось взвыть волчьим воем – быть может, он и взвыл, сам того не слыша. В нескольких шагах от него посреди руин защитного вала гарцевали перепуганные пантавры, натыкались на незримый барьер безраздельно царившего над низиной страха и в панике уносились прочь, вскидывая бронированные задницы – подальше отсюда, на простор, в степь.
Не дотянув до маяка, отвернул и ударился в постыдное бегство второй поток, а за ним и третий, о котором никто еще не знал, потому что его прятал отдаленный лесок, обреченный было на потоптание, но уцелевший тем же чудом, что и маяк.
