– Вам это ничего не говорит про женщин?
Она сказала:
– Нет. Зато тебе говорит про мужчин.
Насмотрелся я на индеек и на небо, глаза стали слипаться. Неважно, какой сегодня день и надо ли мне идти на работу. Сон совсем меня сморил.
Я поднялся с травы, сделал пару шагов к дому и застыл на месте.
На диване сидела Мисти и целилась из винтовки мне в голову.
Я завопил и бросился ничком на землю. Тридцать птиц с кулдыканьем кинулись наутек.
– Ты это чего? – крикнула Мисти.
– А на что тебе мое ружье? – проорал я.
– Так индейки ведь. Хотела подстрелить парочку.
– Господи.
Лоб у меня был весь мокрый. На подгибающихся ногах я доковылял до сестры.
– Никогда больше так не делай. – Я вырвал ружье из ее рук.
– Я думала, ты обрадуешься. Бесплатная жратва.
Со своими веснушками она расправилась, нанеся на щеки две широкие лиловые линии. Прямо фермер из эпохи подсечно-огневого земледелия.
– Почему ты на меня так смотришь? – спросила Мисти.
– Как «так»?
– Типа ты очень удивлен, что видишь меня.
– Порой я забываю, что ты еще ребенок.
– Я не ребенок, – возразила сестра. – У меня месячные начались.
– Об этом не со мной, – поморщился я и проследил за ее взглядом.
Она смотрела на камень, о который я шарахнулся накануне. На нем четыре идеально круглых бурых пятна.
– Не называй меня ребенком, – попросила сестра.
Я осторожно дотронулся до нижней губы. Рожу я умыл в ручье Келли, но своего отражения не видел. Губу небось разнесло. Болит, зараза, ужасно.
– Думаю, когда вырастешь, тебе неплохо бы поступить в колледж и найти приличную работу, – выдал вдруг я ни с того ни с сего.
– Колледж? – рассмеялась она. – Мне в «Сладкую лунку» не выбраться.
– В смысле, не хочу, чтобы ты работала в «Шопрайте». А так можешь заниматься, чем понравится.
Она хмуро посмотрела на меня:
– Нет, не могу.
– Это почему же?
– Чтобы поступить в колледж, надо быть умным.
– Не обязательно.
– Надо быть богатым.
– Не обязательно.
– Надо что-то из себя представлять, – настаивала Мисти. – А я – никто.
– Это неправда, – возразил я.
– Наверное, – согласилась она, к моему облегчению. – Знаешь, кто я такая?
– И кто же?
– Хороший стрелок.
В глазах у Мисти был вызов.
– Уже кое-что, – заметил я.
– Только это никого не интересует. За исключением папы.
Я не знал, что сказать. Мисти никогда не говорила об отце, хотя все мы понимали, что живой он значил для нее куда больше, чем для любого из нас.
– Типа как ты никого не интересуешь, за исключением Эмбер.
– А?
На ее губах мелькнуло какое-то подобие улыбки и пропало. Потом Мисти повернулась ко мне спиной и зашагала прочь. Она все сказала. Теперь заговаривать с ней бесполезно. Все равно что молить двери древнего собора открыться.
