И я закричал. Крики мои были короткие, отрывистые. Это же не похороны, а посметпипте! Отец прожил здесь всю жизнь, был знаком с массой народу, а пришла какая-то горстка.
Дядя Майк подождал, пока я не выплесну все это в крике. Пока не пну надгробие и не расшибу себе ногу в парадном ботинке. Пока не разревусь и пока слезы у меня не высохнут.
Наконец я опустился на испещренный пятнами серый валун. Голос дяди доносился до меня откуда-то издалека.
– Услышав обо всем, люди делают свой выбор, – наставлял меня дядя. – Вы с сестрами либо дети убитого, либо дети убийцы. В первом случае вы заслуживаете сочувствия. Во втором вы наткнетесь только на ненависть. Но вы не можете быть и теми и другими сразу. Люди вас не воспримут.
Слова его размеренно падали, а я думал о том, как мама просила дядю купить папаше новый костюм на похороны, хоть нам такая трата и не по карману, и как дядя согласился. Только, как оказалось, зря, гроб-то был закрытый. Я думал о том, как мама отправила из камеры письмо с соболезнованиями тете Дайане. Думал о том, что даже сейчас, после того как отца зарыли в землю, а на маму надели наручники, – и я видел все это собственными глазами – мне все равно никак не отделаться от ощущения, что преступник – он, а она – его жертва.
– Тебя обходят стороной сегодня и будут обходить стороной завтра, – вещал дядя. – Людям с тобой неловко. Привыкай, тут ничего не поделаешь.
На валуне я просидел, пока меня не разыскала тетя Джен.
– Буженина заветрится, а картофельный салат прокиснет, – причитала она.
Не знаю даже, что поразило меня больше: тот факт, что банальная неловкость заставляет людей забыть про приличия, или то, что именно дядя Майк об этом догадался.
Я подождал, пока дядина машина не скроется вдали, и принялся кидать камешки в поднятое ей облако пыли.
– Кому он нужен? – спросила Эмбер.
– Кто же мне теперь пива привезет? – простонал я и опустился прямо на землю.
– Может, Бетти? – предположила Эмбер.
Убила. Я повалился на спину и зашелся в хохоте. Даже живот заболел.
Сквозь слезы я увидел Мисти. На ней были кухонные рукавицы, и в руках она держала закопченную почерневшую кастрюльку.
Кастрюля полетела мне прямо в лоб. Еще чуть-чуть, и попала бы.
– Какого хера? – завопил я, быстрым движением перекатываясь на бок.
– Я ее мыть не буду, – заявила сестрица и направилась к дому.
На ужин у девчонок была замороженная пицца. К шестому пиву во мне разыгрался индивидуализм, захотелось поесть в одиночестве. Я взял с собой еще две банки пива, пакет картошки и Элвиса и пошел куда глаза глядят.
