— Спроси Муромца, — посоветовал Асисяй. — Он все про своего земляка знает…
— Ну, не то чтобы все, — уклончиво ответил Илья.
— Нет, а все-таки? — настаивала Джейн. — Давай колись…
— Ну, его в Чечне ранило, — неохотно поведал Илья. — Привезли в Москву, в госпиталь. Врачи хотели ему отрезать ногу. Когда жене про это сказали, она его бросила…
— Как? — удивилась Саша.
— Так. Просто перестала к нему ходить. Ну а потом ногу — раз! — и спасли. Вот… А когда жена узнала, что он на двух ногах, она опять к нему прибежала. Только он ее прогнал…
— И правильно сделал, — жестко сказала Джейн.
— А дети у них были? — спросил Леннон.
— Нет…
— Не вижу связи — лагерь и жена, — пожал плечами Асисяй.
— Ты что, тупой? — удивилась Саша. — Раньше у него детей не было, а теперь вон — целых двести…
Увлеченная разговором, батакакумба не замечала, что была объектом самого пристального внимания. С палубы уютно покачивающегося невдалеке от пляжа белого катера на шестерку были наведены окуляры бинокля, и смотрел в них не кто иной, как их «хороший» знакомый — предводитель браконьеров. Он был взлохмачен и после вчерашнего имел весьма помятый вид.
— Ну как тебе тут, Витек? — отхлебывая из бутылки пиво, спрашивал вальяжно откинувшийся в кожаном кресле, стоящем на палубе, огромного роста человек, похожий на шкаф. — Схоронился что надо. Менты, поди, с ног сбились. Оттягиваешься, значить?
Вместо «значит» он говорил «значить».
Напротив него за откидным столиком с разнообразной снедью сидел неизвестно каким образом здесь оказавшийся Виктор Сергеевич Постников.
— Да какое там — схоронился! — Клон отправил в рот крупную виноградину. — Засветился! Бугор местный, понимаешь, меня жрет.
— Начальник лагеря? Чего так?
— Да пересеклись мы с ним уже однажды. На узкой дорожке…
— В Чечне, что ли?
— Ну… Достал до печени! Недаром его пацанва зовет — Достоевский!
— А у него на тебя какая-нибудь конкретика есть?
— Откуда! — махнул рукой Клон. — Слышал звон…
— Если что, ты скажи, — предложил Шкаф. — Настучим ему по репе…
— Да пока не надо, сам разберусь…
— Вот! — воскликнул браконьер, разглядывая увеличенную оптикой «великолепную шестерку». — Вот они, гаденыши… Они самые!
Шкаф забрал у него бинокль, протянул Клону. Бельмастый сглотнул слюну и устремил горящие глаза на пиво. Шкаф милостиво протянул ему бутылку.
— На, глотни, — хохотнул он. — С водярой эти мелкие неслабо придумали!
— Ага, — прохрипел браконьер. — Повторить бы…
После чего судорожно припал к бутылке и не отрываясь осушил ее до дна.
