– Ты злишься, – сказала она.
– Вы так думаете?
– Отчего?
Вопрос показался настолько нелепым, что я даже не знала, что ответить, и молча глядела на врача. Она носит тонкие очки в металлической оправе, темные вьющиеся волосы изящно падают на плечи. Даже макияж безупречен, будто она не врач, а актриса на сцене.
– Я не хочу здесь находиться, – выдавила я.
– Ты пыталась убить себя, Слоун.
– Потому что там были хендлеры, – огрызнулась я. – Я решила, раз пришли за мной, получайте спектакль.
Доктор Уоррен разочарованно кивнула и посмотрела на таблетку:
– Тебе надо принять лекарство, прежде чем мы начнем.
– А если я не приму?
Она наклонила голову набок.
– Значит, не примешь. Это не уловка, Слоун. Я хочу помочь, но ты на взводе.
– Я просто зла. Я хочу жить моей жизнью. Хочу домой.
– И вернешься, – подалась вперед врач. – Вернешься. – Она говорила так искренне и горячо, что моим первым побуждением было поверить. Человек не в состоянии изображать подобную заботу – по крайней мере, не должен уметь. – Пожалуйста, – показала она на лекарство. – Тебе станет комфортнее. Я лишь хочу поговорить.
Мне хотелось домой, в свою кровать. Я не желала психотерапии. Но если таблетка ослабит печаль, стеснившую мне грудь, может, стоит ее принять, чтобы выдержать разговор. Кивнув, я взяла маленькую красную таблетку и проглотила.
Доктор Уоррен поправила очки и улыбнулась. После приема таблетки прошло двадцать минут, и, должна сказать, тело чувствует себя просто великолепно. Ноги перекинуты через подлокотник, голова покоится на мягкой спинке. Мышцы после многодневного напряжения расслабились до вялости.
– Я знаю, что отсутствие Джеймса для тебя главный источник боли, – начинает доктор Уоррен. – Может, тебе станет легче, если мы поговорим о нем?
– С какой стати мне с вами разговаривать? – сонно спросила я, глядя мимо врача на солнце, сиявшее за большими окнами. – Вам же нет до нас никакого дела.
– Отчего же, я здесь, чтобы тебе помочь, Слоун. Я посвятила жизнь тому, чтобы остановить эпидемию.
– Ну-ну.
– Мне бы очень хотелось узнать, как вы с Джеймсом познакомились, – настаивала она.
– Он был лучшим другом… – я замолчала, вновь охваченная эмоциями, – … моего брата.
– Который покончил с собой?
Я кивнула. В меня просачивалось тепло, унося с собой боль. Охватывавшее меня бесчувствие было сравнимо с блаженством.
– Ты винишь себя в смерти Брэйди?
Я отшатнулась, услышав имя брата. Меня встревожил сам факт, что она вообще знает его имя. Я не хотела говорить о Брэйди, однако будто со стороны услышала свой ответ:
