«Ваше Величество, есть еще одно обстоятельство, которое заставляет меня отказываться от должности обер-прокурора Синода. Хотя мне крайне тяжело его касаться, но я просил бы Вас, государь, дозволить мне высказать и его».
«Пожалуйста, говорите совершенно откровенно».
«Я хочу сказать о Распутине».
При этих словах государь опустил голову.
«Государь, вот уже несколько лет, как Россия находится под гнетом сознания, что вблизи Вас, вблизи Вашего семейства находится человек недостойный. Жизнь его хорошо известна в России, а между тем этот человек влияет на церковные и государственные дела. Это сознают многие епископы русской церкви, но не решаются высказать. (…) Есть факты, доказывающие, что его голос имеет значение для некоторых сановников. Он останавливается у товарища обер-прокурора Св. Синода Даменского, благодаря его влиянию посвящен в епископы тобольский архиерей Варнава».
«Он был, кажется, у Вас в Коломне?»
«Да, государь, он был там архимандритом. Жизнь его недостойная всем там известна, и я уверен, что ни один архиерей не считает его посвящение в епископы законным, а его теперешнее управление Тобольской епархией возбуждает смущение среди православного народа. Благодаря его влиянию удален в монастырь бывший саратовский епископ Гермоген».
«Нет, удаление епископа Гермогена не находится в связи с Распутиным. Он был очень резок в своих речах».
«Да, государь, он держался самостоятельно и высказывался смело и откровенно, но это, я полагаю, то, чего нужно теперь желать, у нас архиереи отвыкли говорить смело и откровенно».
«Совершенно верно… Послушайте, Самарин, ведь Вы признаете Ее Величество и меня людьми верующими?»
«Да, государь, не только я, но вся Россия счастлива этим сознанием».
«Как же мы могли бы допустить возле себя человека такого, каким изображают Распутина? Ведь мы не дети».
«Государь, это человек хитрый, несомненно, он при Вас является не таким, каким его знает Россия. Ведь то, что он делает не при Вас, у всех на виду, хотя бы в последний его приезд».
«Да, мне говорил Джунковский[22]».
«А между тем близостью к Вам, государь, он пользуется».
«Он у нас бывал, только редко».
«Государь, если каждому русскому человеку трудно молчать, зная обо всем этом, то каково же положение обер-прокурора Св. Синода? Молчание с его стороны было бы преступлением».
У государя показались слезы.
«Можно было бы удалить его из Петербурга», – сказал он.
«Государь, к этой мере уже прибегали, и пользы от нее не было. Тут нужна мера коренная, решительная, необходимо, чтобы все видели, что этому влиянию положен окончательный, бесповоротный конец».
