Первый майский день не радовал ни теплом, ни солнцем. С пятого апреля, со дня мученика Федула, которого Полагья называла «ветреником», этот Федул как, по её выражению, «губы надул», так и дует, и дует. А со стороны Москвы по наезженному пути движутся хмурые, как непогожий день, всадники и тянут на смычках пеших людей в ошейниках. Кто одного, двоих, а кто и десятерых.
- Наши едут, своих ведут, - мрачно хмыкнул Кумганец.
Она догадалась, что возвращаются воины Юрия Дмитрича, отпущенные после клязьминской битвы с полоном из московлян.
- Куда же им столько пленников? - спросила отца боярышня. - Возьмут себе в рабство?
- Вряд ли прокормят, - покачал головой Иван Дмитрич. - Скорее всего, продадут татарам.
- И не стыдно продавать своих? - возмутилась Евфимия.
- Вятчане! - одним словом пояснил Всеволож. - У вятчан стыда нет. Ещё покойный владыка Фотий их за многожёнство корил, за сожительство без венца, запрещал замужество ранее двенадцати лет, вино до обеда, брань именем матери. А что толку? До шести жён набрать или христианина иноверцу продать - для вятчанина всё едино.
Бонедя, спрятав руку под занавескою сарафана, взирала на жуткую картину спокойно.
- Сбруя в порядке, господин. Едем? - подал голос Кумганец.
Один из пленных, заглядевшись на карету, упал. Всадник не придержал коня. Упавший волоком тащился по земле, пока товарищи по верёвке не подняли его.
- Ой! - заломила руки Евфимия. И на всё серое, голое, безрадостное пространство раскатился её истошный крик: - Кари-о-о-он!
Поднятый вперил в боярышню запавшие очи, широко открыл рот… Изо рта ни слова не вырвалось, только хрип.
- Батюшка, вызволи его. Он же мой спаситель! - взмолилась перед отцом Евфимия. - Это же Карион Бунко, начальник кремлёвской стражи. Он мне Боровицкие врата открыл, когда бежала от Анастасии Юрьевны. Он… до дому проводил… он… - Боярышня, спохватясь, запнулась.
- Как его вызволить? - нахмурился Иван Дмитрич, не знавший, что этот же Карион помог дочке бежать из дома.
- Выкупи, батюшка! - умоляла Евфимия.
- Эй! - крикнул боярин всаднику-вятчанину. - Продай одного из них, - кивнул он на пленных.
- Непродажные, - отозвался тот. - Самому нужны.
И пришпорил коня, натянув верёвочное ужище. Пленные побежали. Бунко, замыкая цепь, размахивал руками, старался не упасть, оглядывался…
- Ка-ри-о-о-он! - Евфимия рванулась вслед ему.
- Стой!.. Образумься! - прокричал боярин.
Тут Бонедя выпростала руку из-под занавески сарафана. На мгновенье мелькнул длинный стальной ствол с отвислой рукоятью, грянул гром, и всё закрылось дымом от выстрела.
