Ну и поднялся:
- А как Бог мне детей не дал, по смерти своей завещаю дедову и отцову отчину своему дяде Даниилу Московскому!
Ох, что там началось!
Андрей и впрямь с лица сошёл, позеленел, зубами клацает:
- Прокляну!
- Ха! - то ли кашляет, то ли смеётся Иван. - Сам проклят!
- С татарами приду - выгоню!
- Беги, пёс, за татарами, не впервой тебе Русь жечь! А тут и Михаил Ярославич Тверской вздыбился:
- Как то? Ты же мне обещал!
- Ну, дак прости меня, Михаил. Значит, переменился!
- Забыл, сколь я услуг тебе оказал? Или напомнить? - и за меч.
Михаил - князь горячий, нравный. Да только поглядел на Ивана, так с досады плюнул, а меч обратно в поножни кинул - с кем рубиться-то? Кого рубить? Ладящего, чай, не трогают.
А вот на Даниила Александровича Михаил нехорошо поглядел. Косо поглядел. И ухмыльнулся криво:
«Вот оно, значит, как Даниил Александрыч?!»
«Все в руце Божией, Михаил…» - светло и смиренно, аки агнец, улыбнулся в ответ московский князь.
Иван Дмитриевич недолго после Троицы протянул - к Успению и преставился.
А в Переяславле вокняжился Юрий.
* * *
Красива, но как-то не по-русски хрупка Ирина, боярская •дочка; точно золотая безделка фряжская, кою и в руки-то боязно брать - поломаешь. Да ведь и годов ей было всего шестнадцать - не набрала ещё бабьей стати. Юрий на неё как на бабу-то не больно и глядел. Впрочем, глядел ли, не глядел, а успел обрюхатить. Четвёртый месяц пошёл, как понесла княгиня.
Скучно Юрию в постели с женой. Грудки с кулачок, ключицы острые, как у мальчика… а беременна! Вот несуразица! Да и днём не больно весело глядеть на неё. На голове, точно у матушки взяла нарядиться на время, в жемчугах и каменьях, с серебряной обнизью тяжёлая бабья кика, в складках просторной ферязи смущённо прячет затяжелевший живот. И молчит. Не спросишь, так не ответит. Боится она, что ли, Юрия?
Да оно и понятно: всё же не княжьего роду. Однако же прав был батюшка - такого города, как Переяславль, ни одна княжна не стоит. А за этой птахой батюшка эвона какое приданое усмотрел! И вот ещё странность какая, прямо-таки удивительная и непривычная Юрию: чем далее, тем милей ему эта птаха. Одним взглядом безмолвным волю над ним берет! Вон что…
А Юрий-то поначалу было взбрыкнул:
«Да что ж ты, батюшка! Абы только с глаз долой меня хочешь спровадить?»
Но как проник в отцов замысел, так сам его ещё и подторапливать начал; больно уж захотелось ему на всей своей воле в славной дедовой вотчине вокняжиться. Да и Москва, надо сказать, после той битвы с рязанцами Юрию опостылела. Если раньше на княжича взгляды кидали пугливые, то теперь случалось ему поймать на себе и чей-то насмешливый взгляд.
