В Княж-слободке поменяли коней, составили лёгкий обозец, подняли ловчих-выжлятников[41], свору отборных псов и сей же миг полетели в снежной пыли вдоль реки Москвы обратно к Брашевскому перевозу, туда, где укатан путь на Коломну и слегка намётана дорога на Гжелю.
Со стороны поглядеть - чистая суета. Да к тому же пустая! Разве так, наскоро-впопыхах на охоту-то собираются? Но в этом весь Юрий - юный, порывистый, неукротимый, - коли засела заноза, рви, покуда не вытащишь, а ежели не тащится, так руби её, на хрен, с мясом!..
К вечеру были в Гжели.
Гжеля - сельцо вестимое, христианское, хотя и стоит в мерской глухой стороне. Сельцо большое - дворов в пятьдесят. Боярином там Фома Волосатый. По образине и прозвище. Волосы кудлаты, жёстки, точно грива конская, бородища на полгруди, причём растёт не со скул, как у всех людей, а чуть Ли не из-под глаз. И сыны у него такие же волосатые, в отца коренасты, широки в плечах, да и с заду усадисты.
Фома, конечно, не мыслил увидеть у себя гостем московского княжича, а потому сначала обомлел от восторга и перепуга.
- Юрий Данилыч! Княжич! Пошто тебе надобен? Али война? - закричал он громоподобным голосом, встречая ватажку Юрьеву во дворе. Как будто, если б случилась и вправду война, то уж в Гжелю за Фомой Волосатым князь послал бы не кого-нибудь, а непременно самого княжича.
- Война, Фома! Война! - захохотали остальные.
- Дак я с сынами сей час за Москву пойду ратиться! - весело отозвался Фома. - С кем велишь, с тем и буду ратиться!
- Надо будет, покличем, - всерьёз ответил Юрий и, не выдержав, расхохотался: - А пока, Фома, наехали мы к тебе с твоими лисами биться!
- Батюшки! От мне радость-то старому, от мне радость-то! На радостях Фома от щедрого сердца закатил гостям пир.
Три дня без просыпу бражничали, пустошили боярские ледники да медовые бортьяницы. Пивовары пиво не успевали варить, гжельские девки осипли, попеременно славя песнями то княжича, то боярина, то самих себя:
А што ли ты меня не опознываешь?
Али не с тобой мы в свайку
[42] игрывали:
У тебя де была свайка серебряна,
А у меня-то кольцо золочёное.
И ты меня, мил-дружок, своей свайкой поигрывал,
А я тебе - толды-вселды…
Девки гжельские весёлые, песни поют бесстыдны, заигрывают с заезжими москвичами. Век бы так пировать!
Но в третью ночь очнулся Юрий, сам без памяти: пошто дуром бражничает? Кликнул Федьку. Федька спросонья-то спросонья, а сам ковш несёт с пенной ендовой на опохмел. Протягивает ковш Юрию, а тот по ковшу рукой, так ендову-то в Федькину рожу и выплеснул.
