- Так ведь в прошлом годе-то и нового посадника ещё не было, - возразил Дмитрий, однако напрасно рассчитывал смутить своими словами новгородцев.
- Так что ж, что в прошлом-то годе его не было, зато теперь есть! Не согласны мы!
- Да с чем несогласны-то?
- А с тем, что крепость воззвёл против Нового Города!
- Да, ить, сами знаете, мужи новгородские, что не на вас сия крепость.
- Да кто ж тебя, князь, ведает? Сегодня не на нас, а завтра неизвестно, как обернётся. Срывай немедля или вон иди из князей!..
Вот и весь разговор! Ну, как тут не подосадовать? А где досада, там и война.
Новгородцы дочерей Дмитриевых в залог взяли. Дмитрий с верными переяславцами в Копорье запёрся, прознав про распрю, туда же к нему верный тесть Довмонт-Тимофей из Плескова подоспел.
Большая война не разгорелась!..
А ведь всё это не в один день творилось, да поди не без постороннего умысла. Надо полагать, Андрей-то на Городце всё это время тоже не сидел сложа руки. Да и бояре его думные во главе с Семёном Тонилиевичем хлеб-то, поди, недаром ели…
Словом, лишь только дошла до Андрея весть о распре великого князя с новгородцами, побежали из Городца гонцы с тайными грамотками. Сам же Андрей, не дожидая ответа на свои грамотки, потому как все уже заранее было сговорено, побежал к Менгу-Тимуру на брата жаловаться.
Все, мол, хан! Хоть казни меня, только нет более у Руси сил терпеть Дмитрия! Молчу про то, что слуг твоих верных воем заставил выть, не о нас речь - истинно терпеливы, да вот ведь ещё незадача какая: к тебе он, хан, не идёт, а каменны стены возводит, не на брата клевещу, а за тебя беспокоюсь - не от тебя ли те стены?
Вот уж, наверное, наслаждение татарину глядеть на русскую низость. Экие люди-то подлые! Да и есть ли иные люди на свете, кроме монгол? Не случайно же Вечно Синее Небо дало нам силу и право над прочими!
- Чего хочешь, урус?
- Отдай мне ярлык на великое княжение!
- А доволен ли будет брат твой?
- Дай мне войско на брата! Я ли не слуга тебе, хан?!.
- Что ж, коли не можете мира творить меж собой, так вот вам не по моей, но по вашей воле - война!
И ведомая Андреем татарва растеклась по Руси, как кровь по траве.
* * *
Ещё в тот первый поход нечеловеческий лик узрела Русь в образе городецкого князя. Да ведь не он вёл татар, а его самого вёл тот другой, Божий противоборец и точно метой своей пометил - исказил черты. Вечной гримасой злобы и ненависти перекосило лицо Андрея, судорога бешенства схватывала шею, когда что-то было не по его, жуткой длиннозубой улыбкой щерился рот, когда он глядел на людские муки и пламя пожаров.
