Чужд был творчеству Чюрлёниса и кубистский геометрический метод. Мы не найдем у него ни одной картины, которая была бы сгруппирована из геометрических фигур или где лицо человека, его фигура, пейзаж были бы расчленены на отдельные плоскости.
Не продолжая далее этого спора, лишенного глубоких корней и сколько-нибудь прочной базы (ведь любому чюрлёнисту, да и всем, кто знаком с его картинами, очевидны гуманизм и идейность его творчества, то есть как раз то, против чего воюют практики и теоретики абстрактного искусства), хотелось бы еще раз подчеркнуть оригинальные, одному Чюрлёнису свойственные черты.
Известный советский композитор и музыкальный критик Б. В. Асафьев в книге «Русская живопись. Мысли и мечтания» пишет: «Талантливейший лирик Чюрлёнис мечтал превратить музыку в живопись от нового ощущения лирического: не как личного только высказывания о личном или лирическом одушевлении людей, но лиризации видимого мира. В сущности, это область пейзажа. В искусстве Борисова-Мусатова природа становилась лирическим романсом. В опытах же Чюрлёниса музыкальное не столько растворяло видимые объекты, сколько создавало их «по своему подобию».
Эта лиризация видимого мира, который воспроизводится своеобразно, «по-чюрлёнисовски»,- характерная черта творчества художника, точно подмеченная Асафьевым. И действительно, большинство его картин – это не интимный рассказ автора о его лирических переживаниях, о биении его сердца, о лирическом настроении человека, а желание шире показать все это, так широко раскрыть объятия, чтобы в сферу чюрлёнисовской лиризации попала вся земля, весь мир, весь космос – земной пейзаж, всемирный пейзаж, космический пейзаж,- увиденный глазами, сердцем художника и запечатленный в его произведении.
Посмотрим на картины Чюрлёниса, познакомимся с его взглядами на искусство, и мы убедимся, что не абстрактные идеи и не абстрактная форма преобладают в его художественном наследии – всюду отчетливо проступает эта лиризация видимого мира.
Печаль, меланхолия, мечтательность характерны не только для музыки Чюрлёниса, но и для его живописи с ее пейзажной лиризацией ландшафта Дзукии.
Характерно, что, начав с картин (например, цикл «Буря»), где доминировала литовская народная скульптура-«смуткялис», в 1909 году Чюрлёнис снова обращается к ней («Жемайтийские кресты», «Жемайтийское кладбище»). В конце творческого пути он вернулся к источнику своего вдохновения – народному искусству, которое произвело на него такое сильное впечатление. И это не было механическим следованием народному «примитиву». Нет. То было творческим, абсолютно своеобразным пониманием самого духа народного искусства.
