Итак, профессионально изучать живопись Чюрлёнис начал в 1903 году. Студийные работы Чюрлёниса .того периода не сохранились, остались лишь нарисованные карандашом или красками открытки. Три года посещал Чюрлёнис Варшавское художественное училище. Он уже хорошо рисовал обнаженную натуру, типаж, но его стихией была и осталась композиция. Ей он отдавал всю энергию.
«Любительство» в изобразительном искусстве позволяло Чюрлёнису писать так, как ему хотелось. Рано бросив училище, он уединился в мастерской и работал с величайшим вдохновением. Это и была настоящая школа Чюрлёниса, им самим созданная, где в горячке творчества он забыл всех Беклинов, Клингеров, Штуков, столь любимых им ранее, все «правила» и мог свободно, без помех создавать свой поэтический мир – музыку в красках.
Чюрлёнис избегал рисовать человека. Место человека заняли в его творчестве исполненный поэзии и музыки пейзаж, космический простор, мир фантастики. И здесь художник не имел себе равных. В этом он нашел свой стиль, где очень тесно переплелись графическое и живописное начало. Линия и цвет имеют у Чюрлёниса равное значение, они неотделимы друг от друга, одно дополняет другое. В линиях, в карандашном штрихе и в мазке кисти, в своем ощущении общего ритма, в группировках черных и белых масс, в умении найти классическое равновесие этих масс – Чюрлёнис был непревзойденным мастером, каких мало знает история искусства.
Так приближался Чюрлёнис-художник к 1906 году – поре своей творческой зрелости. В музыке к тому времени им уже была создана увертюра «Кестутис», а в конце 1907 года завершена симфоническая поэма «Море».
9 сентября 1905 года Чюрлёнис писал: «Помнишь, Паулюк, Палангу? И наши прогулки по взморью? Вот и здесь было так же, только, может, еще красивее, потому что природа более дикая и даже страшноватая. Берега скалистые, высокие, местами неприступные, кое-где от волны едва можно убежать, а с какой-нибудь горы почти полморя видно… Я рисовал и просто так целыми часами просиживал у моря, в особенности на закате я всегда приходил к нему. И было мне очень хорошо, и с каждым разом становилось все лучше… Мы проехали от Новороссийска до Владикавказа и от Владикавказа до Тифлиса, из Тифлиса до Батума; а из Батума пароходом, который, заходя во все порты, плыл до самого Крыма… Я слышал рокот Терека, в русле которого уже не вода, а пена течет, и грохочут, перекатываются камни.
Я видел в 140 километрах Эльбрус, подобный огромному снежному облаку, возвышавшемуся над белой цепью гор. Видел на восходе солнца Дарьяльское ущелье меж причудливых диких, серо-зеленых и красноватых скал. Мы шли тогда пешком, и этот путь, как сон, на всю жизнь останется в памяти».
