Соймонова арестовали последним. Схватили прямо дома, ночью. Семеновского полка адъютант Вельяминов кричал, горло надрывая:
– Слово и дело государынино! Хватай его живее!
Тем временем императрица Анна главу Тайной концелярии Ушакова наставляла:
– Со злодеев пойманных спрашивай крепчайше!
Два раза старому костолому Ушакову говорить было не надо. Он лишь усмехнулся гнилыми зубами:
– Жилы вытяну, матушка, а заговорят!
Но ошибся Ушаков, конфиденты говорили мало. Вслед за другими потащили на дыбу и Соймонова. Трещали ломавшиеся кости, едко пило паленым мясом, но петровский навигатор молчал. От нестерпи мой боли Соймонов то и дело терял сознание, тогда пытку останавливали. Ушаков волновался, ногой Соймонова пинал:
– Не переборщить бы, а то помрет, какой же спрос с покойника!
По этой причине прибегал лекарь: щупал пульс, в глаза заглядывал, махал пухлой рукой:
– Продолжайт можно! Отшень сильный мюжик!
Но Федор Иванович по-прежнему упорно молчал, несмотря на все потуги истязующих. Единственное, в чем он признался, так это в том, что состоял в фамильярной дружбе с Волынским, но это ни о чем не говорило.
Так в пытках и допросах прошел месяц, за ним еще один. Обросшие, замученные конфиденты уже мало походили на тех блистательных сановников, которыми были еще недавно. Теперь от них остались лишь Тени. Наконец императрице с Бироном эта возня надоела.
– На суд и на плаху! – велели они.
Суд был скорый. Подсудимых даже ни о чем не спрашивали: раз судят, значит, виновен. Волынскому Решено было за его крамольные речи вырвать язык, а затем живого посадить на кол. Соймонова, Еропкина, Хрущева да президента коммерц-коллегии Мусина Пушкина – четвертовать. Другим же, кто рангом пониже был, милосердно объявили отсечение головы. Однако в последний момент Анна Иоанновна решила быть доброй.
– Сии жестокие казни следует упростить! – распорядилась она.
Было 27 июля 1740 года, когда приговоренных подбой полковых барабанов вывели к плахе. Босые и завшивленные, они жались друг к другу и щурились от непривычно яркого солнца. Первым вывели Волынского. Вначале ему рвали язык, затем рубили правую руку и только после этого голову. Следом полетели головы Хрущева с Еропкиным. Мусину-Пушкину рвали язык. Соймонова с остальными нещадно исполосовали кнутом, затем забили в колодки, бросили в сани и повезли через всю Сибирь на край земли в порт Охотский.
Уже почила в бозе императрица Анна, уже был отправлен в неблизкую ссылку Бирон, а крепкий караул все еще вез каторжанина Соймонова в Охотск. До Сибири новые вести доходят не скоро!
