грозило перерасти в погром.
Старички в орденах и в лентах обсуждали что-то громкими ломкими голосами, не замечая
внимательно наблюдавшего за ними премьер-министра Минкена.
- Это надолго, - сказал он министру обороны тоном человека, знающего, что в кабинете
ждет его непаханый край работы, но смирившегося с вынужденной проволочкой.
Министр обороны согласно кивнул, наблюдая из министерской ложей за стремительно
заполняющейся чашей Большого Совета.
Прозвучал звонок, привлекая внимание к трибуне.
Почтенные владетельные лорды создавали ворчливый гул, тем самым живо напоминая
министру Минкену гул нерадивых студиозов в студенческих аудиториях.
Спикер еще раз прокашлялся и наклонился к микрофону. Сам он был похож на бульдога,
говорил медленно, с остановками, иногда словно забывая, что он хотел сказать. Впрочем, выбрали его на занимаемую должность не за красноречие и педагогические таланты
(потому что только блестящий педагог, по мнению первого министра, мог бы справляться
с ныне неуправляемой толпой самодовольных лордов), а по причине глупости. После
переворота и последующих событий дворянство не стремилось занимать видные
должности, так как останки предшественников просто вопияли о том, что дело это
опасное и, прямо сказать, расстрельное. Вот он, Ярослав Минкен, вполне осознанно
согласился на пост председателя кабинета министров, понимая, что второго шанса не
будет, а кто не рискует, тот до конца жизни останется дворянином третьего сорта и
исполнительным чиновником, чьи светлые идеи и плоды круглосуточной работы с
удовольствием выдавали за свои начальники разных мастей. А спикер Слевин – просто
потому, что по глупости своей не понимал опасности.
- Господа и дамы, в связи с чрезвычайным происшествием на юге страны, о котором в той
или иной степени вы все осведомлены, ээээммм, да-да, осведомлены, кхе, кхе,… ээээ…
сейчас на трибуну поднимется достопочтенный ректор Университета Магии и Магических
наук, профессор, эээммм, Свидерский.
В зале внезапно стало тихо-тихо, так, что было слышно, как бурчит в животе у кого-то в
третьем ряду.
Лорда Свидерского ввели под руки двое его учеников. За последний месяц профессор
Свидерский очень изменился. Он выглядел очень старым, гораздо старше, чем любой в
этом зале. Старик с прямой, как спица, спиной, с чисто выбритым лицом, изборождённым
глубокими морщинами. Его подвели к трибуне, он оперся об нее и кивком отпустил
учеников. Глаза его, глаза молодого человека на лице старика, внимательно обвели зал, отмечая знакомых. Многие отводили взгляд. Алекс Свидерский в последний месяц не
