Вдруг издалека, миль за пять-шесть от поля, сквозь звучание голосов доносится еле слышный вой сирены.
— Думаю, в Торки, — говорит Билл.
Мальчик садится, вглядывается в южную сторону небосклона. Все молчат. Вой постепенно затихает, теряя силу. Из буковой рощи, что над полем, раздаётся двусложный вскрик фазана. Билл резким движением поднимает палец, но прежде, чем успевает завершить жест, слышится дальний разрыв. И ещё один. Потом негромкий басовитый треск авиационной пушки. Три секунды тишины, и снова — пушка. И снова кричит фазан.
— Ну, снова-здорово, опять врасплох застали, — говорит мистер Ласкум.
— Ага, они мастаки догонялки устраивать, — соглашается Билл.
Все выходят из-под ясеня, глядят на юг. Но в небе пусто, оно по-прежнему синее, мирное. Ладони козырьком, прикрывая глаза от солнца, они стараются разглядеть хоть точку, хоть какой-то след, хвост дыма… ничего. Но вот — звук мотора, поначалу чуть слышный, потом вдруг очень громкий; он нарастает, он всё ближе, всё громче. Все пятеро предпочитают благоразумно укрыться в тени ясеня. Буковая роща пронизана неистовым рёвом распростёршего над нею крылья чудовища, вопящего в приступе злобного страха. Мальчик, успевший уже много чего прочесть, понимает, что смерть близка. На несколько мгновений, рвущих мир на куски, оно оказывается прямо над ними, всего в двух сотнях футов над высокой частью поля, может, самую малость выше: защитная окраска — тёмно-зелёное с чёрным; голубое брюхо; чёрный крест; стройный, огромный двухмоторный «хейнкель», совершенно реальный, и реальна война, страшно и захватывающе интересно, голуби в панике взлетают с буковых ветвей, на дыбы вздымается Салли, и Капитан тоже, он срывается с привязи, испуганно ржёт. Прыжками мчится прочь через поле, потом переходит на тяжёлую, неровную рысь. Но чудовищный овод уже исчез, оставив за собой неохотно смолкающий неистовый рёв. Мистер Ласкум бежит, почти так же тяжело, как и его конь, кричит:
— Тпру-у, Капитан, стой! Тихо, тихо там. Полегче, малыш.
Билл тоже бежит, догоняет отца. Старый конь останавливается у края нескошенного клина, он весь дрожит. Жалобно ржёт.
Мальчик говорит Льюису:
— А я лётчика видел!
— Он наш или ихний? — спрашивает старина Сэм.
— Немец! — кричит мальчишка. — Это был немец!
Льюис поднимает вверх палец. Слышно, как вдали, в северной части небосклона, «хейнкель» поворачивает к западу.
— На Дартмут, — говорит Льюис тихо. — Уйдёт вдоль реки.
Кажется, что этот великолепный механизм, промчавшийся над их головами, его быстрота, его бесчеловечность и мощь потрясли Льюиса: он только и знает, что ломить тут с полудохлыми лошадьми до седьмого пота, ферма его и от армии спасла… а в душе — древняя, от кельтов доставшаяся тяга к железным римлянам.
