Но блейзер он снял. Голубая рубашка в цветочек.
Он говорит:
— Если бы это был сценарий, я заставил бы мужчину встать и уйти. Или женщину встать и подойти к нему. Мы зря тратим плёнку.
Повернул голову, не поднимаясь с дивана, и посмотрел на меня.
Мне не понравилось, как он это сказал — этаким фатоватым тоном. Смотрел на меня без улыбки. И я ему не улыбнулась. Потом снова уставилась на собственные ноги. Он поднялся, взял со стула свой блейзер и ушёл. Вот так, просто взял и ушёл. Не говоря ни слова. Ни тебе «спокойной ночи», ни даже «спасибо за обед». Дверь закрылась, а я так и осталась там сидеть. Извращение какое-то: он мог бы получше себя вести, и ведь я не хотела, чтобы он уходил.
Но он ушёл. Я услышала, как входная дверь открылась, потом захлопнулась. И — тишина. Я бросилась вслед… не знаю зачем, ну хоть сказать что-нибудь. А он стоит… внутри и смотрит в пол. Трюк, старый как мир.
Я вернулась в комнату, он — за мной, гася по дороге свет. Помню — обнял меня сзади за талию и поцеловал в затылок.
Я говорю:
— Дэн, я сейчас не принимаю контрацептивов. Вот в чём дело.
— Не проблема. Если дело только в этом.
Я взяла его руки в свои и сказала:
— Не хотела, чтобы вы ушли.
Он стал расстёгивать на мне блузку, раздевал меня, не целуя больше после того первого прикосновения. Потом разделся сам; а я всё ещё чувствовала себя странно, стояла неподвижно, глядя на огни за окном, уходящие к океану, прислушиваясь к шуму машин на шоссе там, внизу, а в голове бродили, мелькали какие-то странные расплывчатые обрывки мыслей, такое бывает, когда вдруг поймёшь — вот оно: всё совсем новое новый человек где эта комната кто я и где какое кому дело зачем и почему…
Подошёл, обнял за плечи и повёл к дивану. Мы лежали бок о бок, он провёл рукой по моему телу, глядя внимательно. Вроде ждал, что я вздрогну, отстранюсь. Будто это для меня впервые. Сказал:
— Мне всю неделю так хотелось тебе позвонить.
Я ответила:
— Жаль, что не позвонил.
Тут мы поцеловались. Всё было просто, я была пассивна, просто подчинялась ему, никаких игр не устраивала. Отвечала на его ласки так, чтобы он чувствовал — я хочу, чтобы всё было так, как он хочет, хотя полной уверенности в том, что он нужен мне именно для этого, у меня не было, — впрочем, и против этого я ничего не имела. Во всяком случае, в первый раз всегда очень трудно быть естественной, всё отмечаешь про себя, сравниваешь, вспоминаешь, ждёшь… Потом он улёгся на полу, а я стала думать о дне завтрашнем. О том, что снова увижусь с ним, после всего. О его теле. Счастливые мужики — так у них всё просто устроено. Он ничего не сказал. Оба мы ничего не говорили. Довольно долго. Лежали молча. Так бывает иногда после фильма: выходишь из зала и не хочется ничего говорить. Я думала: как мало я о нём знаю. Интересно — часто он это делает? Сплетен о нём на нашей студии практически не было. Интересно, что он на самом деле обо мне думает? О его возрасте, о его прошлом, о моём возрасте, о моём прошлом… Он сам нарушил молчание. Только сначала протянул руку и коснулся пальцами моего рта — словно очертил линию губ.
