Самсонов обошел стол, остановился перед разложенными предметами. Постоял в задумчивости несколько минут, переводя взгляд с пистолетов на нож, озабоченно теребя кончик уса. Затем оправил китель и взял пистолет, понюхал ствол.
Охотник приподнялся на стуле, встревожено глядя на Самсонова.
— Из пистолета не стрелял. — Сказал Иннокентий.
Начальник полиции осадил движением руки и, молча, продолжил обследовать второй пистолет. Понюхал ствол, крутанул барабан. Патроны на месте. Смазан маслом. Сразу видно, за оружием следят. Кашлянул удовлетворительно. Взял нож. Рукоять на первый взгляд была проста. Наборная из плотных пород дерева, отполирована до блеска, но в руке не скользила. Он взялся за нее, сжал ладонь и почувствовал тепло, исходящее от дерева. Медленно вынул нож. Обоюдоострое лезвие полыхнуло огнём, тревожные всполохи пошли по стенам, хрустальные подвески люстры отразили свет и острые лучики заскользили по потолку, по обстановке кабинета, резанули глаза. Охотник прикрыл глаза рукой и тихо ойкнул. Самсонов отвернул лицо от ножа, не отводя от лезвия взгляда.
Поворачивая нож под разными ракурсами, продолжал рассматривать сталь, ища на ней клеймо мастера. Его не было. В какой-то момент Самсонов краем взгляда уловил странный узор из тонких линий. Лицо его вытянулось, он узнал знакомый рисунок. Однако сколько потом ни крутил нож, поймать рисунок ему так и не удалось.
Вернув нож в ножны, положил его на стол. Взял в руки завернутый в грязную тряпку предмет…
— И в чем вопрос? — Казанцев глубоко затянулся папиросой.
— Ты так и не понял? — удивился Самсонов.
— Представь себе, нет!
— Ты меня удивляешь, Александр Иванович.
— Пока удивляешь ты, Аркадий Фёдорович. Давай показывай свои невероятные вещицы.
— А чёрт! — выругался Самсонов и двинулся к сейфу.
Неслышно провернулся в замке ключ, скрипнула петлями дверца. Самсонов выложил перед атаманом наганы, нож и завернутый в грязную тряпицу предмет.
— Вот.
Атаман Казанцев проигнорировал пистолеты. Его заинтересовал нож. Он взял его в руки.
— Хороша вещица! — рассматривая узор на ножнах, произнес Казанцев и вынул нож. От вида лезвия перехватило дыхание. — Сразу видно, отличная работа. Чувствуешь, Аркадий Фёдорович, как он поет?! Слышишь его песню?
— Эка тебя, Александр Иванович, прочувствовало! — высказался Самсонов. — Прости мне мою глухоту, ничего не слышу, ни мелодии, ни песни.
— Грубая и черствая у тебя душа, Аркаша!
— Зато у тебя она тонкая и ранимая.
