С лица ее течет что-то красное, похожее на яркую губную помаду, оставляя на открытом платье безобразные пятна. Милдред исполосовала Лолу лезвием бритвы. Простым лезвием с маленькой пластиковой рукояткой. Все произошло мгновенно: неуловимое движение, разрез — и глаза нет. Пьяная тварь кричит, что перережет лживую глотку соперницы и навсегда заткнет ее сучий рот. Подхватив истекающую кровью Лолу, толсторожая женщина в красном платье дряблой, рыхлой рукой вновь ударяет ее.
— А-а-а! — кричит Лола, сумочка вылетает из ее рук и попадает в толстый живот убийцы. Мелкие монеты рассыпаются и катятся в сточную канаву. Собрав последние силы, Лола делает шаг вперед и направляет свой маленький пистолет прямо в ненавистное обрюзгшее лицо.
— Я покажу тебе, как надо убивать. — И она стреляет. По улице расползается запах дыма, везде лужи крови. Пуля попадает Милдред в рот, оставляя на лице зияющую ужасную дыру.
— Кажется, этот старый мокрый мешок убил меня, я ничего не вижу, — говорит банановая Лола...
Эйхорда охватывает ощущение ужаса. Кивающая тварь, которая прячется в дальнем темном углу, что-то шепчет.
— Что? — спрашивает он. — Да говори же, черт побери!..
— Старый мокрый мешок убил меня, я ослепла, — повторяет Лола и опускается в лужу крови, которая натекла из глазной впадины. Когда появились ребята из полиции, она все еще держала в руке маленький пистолет.
И вновь из угла слышится шепот.
— Ты ведь, парень, из полиции.
— И что?
— Следующим будешь ты.
Душа Эйхорда уходит в пятки.
— Все в норме, — успокаивает он себя, но знает, что в дальних закоулках памяти прячутся фантомы всех преступлений, с которыми ему пришлось столкнуться. И с неизбывной тоской Джек понимает, что никогда не удастся забыть всех этих ночных налетчиков, орудующих среди унылых лачуг проклятых городских трущоб захолустных городков, игроков, ожидающих своего звездного часа в ослепительной мишуре ночной жизни Лас-Вегаса, и эту сумасшедшую, которая только что чудилась ему в ночном кошмаре, и всех тех, с кем еще предстоит встретиться на дорогах правосудия.
— Привет, сука, — совершенно спокойно обратится кто-то однажды к своей жертве, но внезапно вскипит гневом и яростью. И какой-нибудь Кельвин Колорадо или Элла Мэй Мэйн вдруг присвоит себе право распоряжаться чужой жизнью и смертью, вытащив из кармана нечто способное вырезать глаза или оборвать ниточку жизни.
Эйхорд уже не надеется, что сможет со временем забыть звук выстрела и боль впившейся в ладонь рукоятки пистолета в тот ужасный момент, когда он был вынужден сказать: «Я стреляю», и кровь, принадлежащая живому существу, начала бить горячим алым фонтаном, издающим резкий запах. И сказанные уже в полузабытьи слова:
