Заключенные у Сталина и Гитлера | страница 4
«Плачь тогда, когда для этого есть причины плакать и у тебя, и у меня».
Комната была пуста, горел свет. Открыты ящики комодов, повсюду книги и клочки бумаги…
Днем после майских праздников зазвонил телефон. Няня моей подруги, Хильды Дути, рыдая, попросила меня спуститься в вестибюль «Люкса». Она стояла вместе с дочкой Хильды, Светланой, и шептала мне на ухо:
«Сегодня ночью арестовали Хильду».
По милому крестьянскому лицу старой няни катились неудержимые слезы.
«Грета, вы должны мне помочь! О, Боже! О, Боже!»
В то время, когда мы с ужасными, испуганными лицами рыдали в углу, через вестибюль с громадными зеркалами пышущей роскошью гостиницы шли на работу служащие Коминтерна, все эти «праведники», которые думали спасти свою жизнь через «бдительность» и медлили предавать своих товарищей из НКВД.
«Джура, не плачь больше. Я все сделаю». Слезы заглушали мой голос. Светлана посмотрела на нас испытующе:
«Когда мама придет назад?»
Джура кончиком платка водила по мокрым морщинам:
«Скоро, кукушечка моя дорогая».
Затем мы вышли через вращающуюся дверь на улицу. Возвращаясь в свою комнату, я встретила старого польского революционера Валецкого. Он всегда дружелюбно приветствовал нас. Я тоже кивнула в ожидании ответного приветствия, Валецкий с отрешенным лицом опустил глаза. Внимательные опущенные вниз глаза не должны были смотреть на меня. Повсюду в коридоре я встречала такие же внимательные, новые для себя взгляды.
Выдержать это было нелегко, особенно, когда подступали слезы.
Прошло пять ночей, но я еще не была арестована.
Я не звонила нашим друзьям, боялась им навредить. Каждый раз, когда раздавался телефонный звонок, я брала трубку со страхом, поскольку телефон прослушивался.
Наш близкий друг, Иосиф Ленгель, позвонил мне первым:
«Почему я не могу с вами связаться. Что-нибудь случилось?»
Он щелкал по телефонной трубке, которая на удивление не была отключена подслушивающим нас сотрудником.
«Совсем ничего, все нормально».
«Сможешь ты утром прийти в кафе „Спорт“?»
«Да».
Но что же делать, если за мной следят?.. Нет, я не могла взять на себя этот грех. Но все же я пошла… Желание увидеть друга, рассказать ему все… Это и заставило меня идти на встречу.
Оставшиеся
Хайнцу Нойманну и мне за два года московского пребывания как политических беженцев только немногие предлагали дружбу, которая, как говорится, была сильнее страха. Эти люди и после ареста моего мужа были верны нам, и были рядом со мной.
Мы встречались тайно на окраинах города, обсуждали случившееся.