Заключенные у Сталина и Гитлера | страница 2
«Вы идите в Бутырку, вероятнее всего, там можете его найти», — утешает мамаша в платке, и продолжает: «Моего тоже здесь нет. Пойдемте, я покажу Вам дорогу, мы должны идти».
Мы шли по украшенным московским улицам, на многих виднелась надпись: «Жить стало лучше, жить стало веселее».
Старая работница рассказала мне, что два дня тому назад ее Колю, совсем молоденького, забрали. Да, правда, он всегда говорил мне, что «они» критикуют все и им можно, и когда Коля немного выпивал, он тоже начинал критиковать… Ну, поэтому его и забрали. Он работал на стройке, такой хороший малый. Мне захотелось сказать ей что-нибудь утешительное:
«Не думайте, он обязательно вернется».
Но что тут думать. Кто один раз попал в эту мясорубку, не выйдет оттуда никогда!
В длинной высокой стене есть маленькие ворота, внутри — небольшой дворик, в конце которого лестница, ведущая в помещение с окошком, где можно получить информацию о политических подследственных в Бутырке. Во дворе и на лестнице стоят и сидят люди, играют дети и рядом их матери.
Я вижу, что у входящих за дверью постовой проверяет паспорта, ставит номер, по которому впускают внутрь.
«Я — иностранка. Мое разрешение на проживание мы передали в Коминтерн», — разъясняю я постовому.
«Вы должны иметь пропуск», — был коротким ответ военного. Никакого совета я не получила. С этим дружелюбным: «До свиданья», — мы разделены…
Моя комната в гостинице «Люкс» нашего общего коминтерновского дома еще носит следы опустошенности после обыска и ареста моего мужа три дня тому назад. На полу валяются книги и бумажные клочки.
Наступили трехдневные майские праздники, и тюремные окошки будут закрыты, я ничего не могу сделать для него.
Как страшно было ночью с 27 по 28 апреля. В час ночи раздался угрожающий стук в дверь нашей комнаты. Я соскочила с кровати, включила свет. Удары в дверь повторились.
«Хайнц, господи, проснись же!»
Он повернулся, улыбаясь, на другой бок. Я открыла дверь. В дверном проеме стояли трое энкаведистов и комендант «Люкса». Их слова не доходили до моего сознания. Угрозы, словно стук молотка, раздавались в моих ушах. Мой голос пропал. Скрипящие сапоги заполнили нашу комнату. Они окружили кровать мирно спящего преступника.
Первое: «Нойманн, вставайте!» — произнес один из них. — «Есть ли у вас оружие?» — был следующим стандартный вопрос.
Только одну секунду на его лице было выражение сонного ребенка, но, когда он проснулся, лицо стало серым и худым, бессильным сражаться за жизнь. Его кулак поднялся над одеялом: