Я тоже одно время регулярно посещала общежитие в Петроверигском. Этот факт достоин упоминания лишь потому, что ездила я туда с единственной целью - брать частные уроки у старого преподавателя нашего института Фридмана. И происходило этого тогда, когда я уже кончила ИНЯЗ и считалась дипломированным специалистом. Бедный славный Фридман испытывал страшные муки, занимаясь со мной. "Да вы все знаете, - говорил он, - ну зачем вам это? Я не могу брать с вас денег. Вы сами можете давать уроки". Но я была непреклонна и терзала старика целый год. Такие приступы случались со мной и позже, и тогда я принималась ездить через всю Москву, чтоб брать уроки у своих бывших преподавателей. Но это все потом. А в годы, предназначенные для учебы, я не только не лезла из кожи вон, но даже не отличалась особым прилежанием. Однажды после урока по домашнему чтению (мы тогда читали "Трое в лодке..." Джером Джерома) молодая симпатичная преподавательница подозвала меня и деликатно попросила не смеяться так откровенно на уроке, читая заданную на дом главу. "Ведь сразу видно, что вы только что открыли книгу". Нет, я не была плохой студенткой, но все делала от сель до сель: учила требуемый список выражений, грамматику, статьи из "Moscow news", политический словарь. Иногда в период очередного наплыва чувств к английскому сидела в лингафонном кабинете, слушая отрывки из классики в исполнении английских актеров и чтецов и даже запоминала кое-что наизусть. Например, знаменитое "Bells" Эдгара По или не помню чье стихотворение, начинающееся словами: "Do you remember an inn Miranda? Do you remember an inn?" Но все это было, как во сне. Слишком много другого происходило со мной в те годы: дружба навеки, любовь до гроба, крах того и другого да еще этот постоянный поиск смысла жизни. Ну не в изучении языка же он, в самом-то деле. Так все и шло, пока не случилось нечто, заставившее меня очнуться. На одном из старших курсов, подойдя к преподавательнице, чтоб попросить ее поставить подпись под каким-то документом, я вдруг поняла, что не знаю, как это сказать по-английски. Испытав чувство физического к себе отвращения, я решила немедленно начать новую жизнь.
И начала. Следуя примеру некоторых моих однокурсников, принялась охотиться на живых носителей языка, чтоб, устранив дефицит живой разговорной речи, общаться с ними в неформальной обстановке. Моей первой добычей стала сестра знаменитого скрипача Иегуди Менухина, пианистка, приехавшая вместе с ним на гастроли. Муж этой дамы имел собственную психиатрическую клинику не то в Штатах, не то в Англии, и она попросила меня сопровождать ее в одну из московских психбольниц, где ей обещали встречу с главным врачом. Войдя в больницу, не помню какую, мы были сразу же остановлены грубым окриком. Некто в белом халате принялся на нас орать, заявив, что мы вошли не в ту дверь. Моя спутница заволновалась: "What does he want? What does he want?" ("Что он хочет?") Услышав английскую речь, бедняга замер с открытым ртом. Воспользовавшись паузой, я объяснила ему, кто мы и зачем пришли. Дальше все происходило, как в плохом кино: кланяясь и улыбаясь, человек в белом халате повел нас в кабинет главного врача. Он преобразился столь стремительно, что на него было больно смотреть. "How nasty, - твердила гостья, следуя за ним. - It's all because I am a foreigner. How nasty". ("До чего противно! Это все из-за того, что я иностранка".)
