Как я люблю тебя. Есть в этом
Вечернем воздухе порой
Лазейки для души, просветы
В тончайшей ткани мировой.
Лучи проходят меж стволами.
Как я люблю тебя! Лучи
Проходят меж стволами, пламенем
Ложатся на стволы. Молчи.
Замри под веткою расцветшей,
Вдохни, какое разлилось
Зажмурься, уменьшись и в вечное
Пройди украдкою насквозь.
(Набоков. "Как я люблю тебя")
Настойчивое "Л" - люблю, лазейки, лучи, стволы, люблю, лучи, пламя, ложатся, молчи, разлилось - создает ощущение чего-то летучего, ускользающего.
Такой зеленый, серый, то есть
Весь заштрихованный дождем,
И липовое, столь густое,
Что я перенести - уйдем.
Уйдем и этот сад оставим
И дождь, кипящий на тропах
Между тяжелыми цветами,
Целующими липкий прах.
Только поэт, для которого каждое мгновение - дар, может выткать такую тонкую, сквозную, светоносную словесную ткань. Множество гласных и особенно многократно повторенное "А" - закат, облака, лазурь, лаковая, замри, завтра дают физическое ощущение зияния, тех самых просветов в "ткани мировой". Рискну сравнить эти набоковские стихи с тремя интермеццо Брамса в исполнении Генриха Нейгауза. К сожалению, я слышала их только на пластинке. Но и старая заигранная пластинка сохранила неповторимое туше пианиста, его ломкий, слоистый звук, в котором одновременно живут и страсть, и нежность, и жалоба, и тоска.
Однажды я услышала те же интермеццо в исполнении Марии Юдиной, но ее звук показался мне слишком определенным и резким для этих вещей. Зато вряд ли кто-нибудь другой способен так исполнить последнюю сонату Бетховена, как она. Ее игра - это неустанное восхождение по отвесному гладкому склону на самую вершину, с которой путь либо в небеса, либо в бездну. И как одиноко и бесстрашно звучит над этой крутизной знаменитая бетховенская фраза! В ней ликование и обреченность. А в настойчиво повторяемых диссонансных аккордах глухого Бетховена - богоборчество и молитва. Кажется, еще мгновенье - "и душа провалится в сиянье/ Катастрофы или торжества". (Георгий Иванов). Сознаю, что сужу о музыке, как профан, и единственно что дает мне на это какое-то право - моя неразделенная к ней любовь. Семь лет училась в музыкальной школе, но на всех экзаменах и прослушиваниях подводила техника. И я зачастую доигрывала произведения одной рукой: вторая, сбившись, беспомощно повисала в воздухе. Постоянно испытывая томление по музыке, позволю себе дерзкое сопоставление Бетховенской сонаты в исполнении Юдиной с поздними стихами Георгия Иванова:
