Из жизни единорогов | страница 42
— Вот видишь! Сестра плохого не посоветует.
Знала бы она, что это за жилье… И главное, с кем! Но она, по счастью, больше меня ни о чем не спрашивает.
День проходит в нормальном режиме. Штерн работает дома. Из коллег никто ни о чем не догадывается. И я решаю все же заехать к Фейге за вещами. Ей тоже решаю ни о чем не говорить, а то с нее тоже станется сделать какие-нибудь не те выводы. По счастью, ни ее, ни Янку я дома не застаю. Казалось бы, все складывается удачно, никто не мешает мне собраться, можно спокойно забрать все, что считаешь своим. Но все, выясняется, не так просто. Оказавшись в окружении близких сердцу вещей, я вдруг понимаю, что практически ничего не могу с собой взять. Любая чашка, любая чайная ложка — даже если они были со мной еще со времен общаги, — стали за время нашей совместной жизни частью этого дома, и более мне не принадлежат. Я мысленно пытаюсь представить свой — нет, не мой, давно уже наш — плед с кленовыми листьями в моей новой квартире, и понимаю, что в черно-бело-красной гамме штернова обиталища он абсолютно не будет смотреться. Чашка с подсолнухами, которую когда-то подарила мне Фейга и из которой сама так любит пить чай, и вовсе будет выглядеть неуместной.
Из того, что приволокла с собой Янка, я делаю вывод, что шиковать они тут явно не будут, и любой оставленный мной предмет будет востребован. Книжки мы с Фейгой читали одни, их я тоже решаю оставить полностью ей. Даром, что теперь, со штерновской библиотекой, у меня всегда будет что почитать. Еще Фейга часто носила мои свитера, поэтому я стараюсь отбирать себе те, которых на ней точно никогда не видел. То же самое происходит с шарфами, брюками, рубашками и футболками. Слава богу, лифчики я не ношу… В результате всех вещей у меня набирается одна спортивная сумка и пара пакетов. Бумаги с ксероксами у меня уже со вчерашнего дня на работе.
Рубикон перейден, когда я понимаю, что оставляя на столе записку, я больше не имею права привычно обратиться к той, с кем когда-то намеревался прожить всю жизнь. Ни «душа моя», ни «любовь», ни «котенок» нельзя больше писать на бумаге, где эти слова может увидеть другой, заменивший меня человек. Скомкав, я запихиваю начатый было листок в карман, оставляю на столе один только ключ и захлопываю за собой дверь. Все, обратно дороги нет!..
Когда я начинаю разбирать свой нехитрый скарб на моей новой кровати, Штерн отвлекается от работы и с недоумением смотрит на принесенное мной добро. Потом выключает музыку, снимает с себя огромные наушники.