Наутро он снова напускал на себя важность, был еще суровее на вид и, словно в отместку за вчерашнее свое унижение, ругался с большим усердием, чаще ошпаривал линьком подвернувшегося под руку какого-нибудь молодого матроса и в этот день, как говорили матросы, был особенно «тяжел на руку».
Дальше ближайшего от пристани кабака Щукин (по крайней мере, в трезвом виде) не был ни в одном из иностранных портов, посещенных клипером, что, однако, не мешало ему отзываться о них со снисходительным презрением.
– Ничего нет хорошего… Так, слава одна – заграница! – рассказывал он безразлично обо всех чужих землях… – Против наших городов ничего не стоят… И народ не тот… То ли дело наша Россия… Недаром сказано: наша матушка Россия всему свету голова!
Он убежден был в преимуществе России так же непоколебимо, как и в том, что без линька и без боя матроса не выучить и не «привести в чувство». Эта философия была так твердо усвоена Щукиным, основательно прошедшим в течение двадцатилетней службы прежнюю школу линьков и битья, что когда в начале нашего плавания было приказано боцманам и унтер-офицерам бросить линьки и не драться, Щукин не верил своим ушам.
– Это как же теперче… Не смей и проучить человека?.. Какой же после этого я буду боцман, если не могу дать по уху! – ворчал он, беседуя с унтер-офицерами на баке. – Чудеса пошли… Прежде этого на флоте не было!
В конце концов он порешил, что все эти новые порядки – одно баловство; нельзя матросу жить без страха, и, несмотря на приказание, нередко-таки учивал людей по-своему, так что молодые матросы боялись боцмана как огня. Уже несколько раз Василий Иваныч грозил Щукину, что его разжалуют, если он будет свирепствовать. Щукин, молча насупившись, выслушивал, крепился день-другой и снова дрался, хотя и не с прежнею откровенностью, а так, чтоб не заметили офицеры.
– Ой! Нилыч, не куражься… Не обижай людей зря! – нередко говорили ему в начале плавания старые матросы, пьянствуя вместе с боцманом на берегу. – Боцман ты – надо правду говорить – хороший, но только без толку мордобойничаешь… Ты это оставь, Нилыч…
– А я что же, по-вашему… кляузы заводить должен, что ли?.. За всякую малость жаловаться?.. Ни в жисть на это не пойду… я, братцы, коренной матрос!.. В старину небось боцмана кляузами не занимались… На своего брата не жаловались… Сами учивали… Если драться с рассудком – никакой вреды нет… Это верно я вам говорю.
– То-то ты иной раз без рассудка дерешься, Нилыч…
