– Это мой чемодан, – ответил Орфео с таким видом, будто Алессандро сморозил глупость.
– Но… но ведь тут шерсть. Никогда не видел чемодана с шерстью на боках.
– Недубленые шкуры самые крепкие, – объяснил Орфео. – Такими чемоданами пользуются американцы, но они оставляют головы и хвосты.
– А чья это шкура?
– Коровья.
Алессандро пригласил Орфео остаться у него в надежде, что сумеет отговорить его от «последней попытки» и отправить в Рим с письмом к отцу, в котором намеревался, воззвав к человеколюбию, упросить взять старого писца на прежнее место.
Но Орфео на уговоры не поддавался.
– Орфео, – прямо заявил Алессандро, когда они уселись у горящего камина, – ничто в мире не заставит университет дать тебе должность профессора или даже позволить просто ему помогать. Ни на день, ни на минуту, ни на секунду. Если ты поедешь обратно в Рим с письмом, которое я напишу, твоя жизнь вернется в исходное состояние.
– К Адаму и Еве.
– Можно и так сказать.
– Висячие сады Вавилона.
– Я не знаю, как скажешь, Орфео.
– Нет, – с самодовольной улыбкой отказался Орфео. – Если там услышат про благословенный сок, который я открыл во всех купелях, меня точно пригласят на кафедру.
– Не думаю.
– Нет, пригласят. Уверен, что пригласят. Все теоретические рассуждения здесь. – Он постучал пальцем по виску. – Гравитация, время, цель, свободная воля, что ни возьми. Боль всего мира исследована.
– Ладно, хорошо. Я отведу вас к человеку, который решает такие вопросы, и вы все расскажете ему сами.
– Нет, – покачал головой Орфео. – Так ничего не выйдет. – Алессандро молчал. – У меня нет никаких дипломов. Меня никто не знает. Мне потребуются долгие годы, чтобы стать профессором.
– Именно про это я и говорил.
– И эти люди могут не знать ни о неотступной кричащей боли вселенной, ни о благодатном соке.
– Уверяю вас, даже если и знают, ни за что не подадут вида.
– Мы должны их перехитрить. Открой мой чемодан.
Алессандро осторожно развязал ремни волосатой бочки, которую сам занес по лестнице в комнату, и вытащил удивительную академическую мантию и шляпу, каких ему еще не доводилось видеть. Отделанную пурпурными лентами и мехом. Розочка из рыжего лисьего меха украшала грудь, петля золоченой цепи – одно плечо. Шляпа напоминала боевой корабль четырнадцатого столетия, который реинкарнировался в пурпурную подушку.
– Что это? – изумился Алессандро.
– Мантия президента Университета Тронхейма в Норвегии. Никто о нем ничего не слышал, к тому же он умер.
