Я не заметил, как они с Бобом вышли из бара. Я совершенно ошалел, а Самуил Финн хохотал во всю глотку.
— Ну и баба!.. С этой и атомная война не страшна!
Пошатываясь, я плелся к себе домой. Навстречу мне выбежал Боб.
— Ты знаешь, эта машинка фирмы «Феано» просто чудо! — воскликнул он, хватая меня за руку.
— Убирайся ко всем чертям!
— Да ты только послушай. Она нисколько не хуже «Эвенка».
— Боб! — грозно прорычал я. — Иди к своей накрашенной стерве!
Боб отшатнулся и как-то странно прижался к стене. Его губы задрожали, затем сомкнулись, и на пятнистом лице появилась глубокая складка, которую я раньше никогда не видел.
Он повернулся ко мне спиной и вбежал в свою комнату. Ну и пусть! Я поднялся на второй этаж, думая, что напрасно Боб обиделся. В голове гудели десять самолетных моторов, и я достал из шкафа виски и выпил еще. Потом заметил на столе конверт. Это оказалось письмо от моей матери. Она писала, что самое главное в жизни — это дружба. Если бы все люди на земле, независимо от того, где они живут и чем занимаются, дружили, то никаких войн никогда бы не было. Наверное, в этом была доля правды. Плохо, что я обидел Боба. Ну, ничего, это пройдет. Он так доволен, что ему дали для его математических вычислений портативную электронную машинку «Феано». Мне тоже кое-что дали — четыре конца проволоки, два красных и два синих, которые я должен был присоединить к импульсным счетчикам «Ракета» и «Пакет». Когда под скалой подорвут водородную бомбу, я буду сидеть в своей комнате и смотреть на счетчики, что они накрутят. Нужно знать уровень радиоактивности на поверхности земли после взрыва бомбы под скалой.
Джордж Крамм заведовал лабораторией фотоэлектроники. Это фотоэлементы, термисторы, сцинтилляторы и прочее. Измерение интенсивности вспышки, спектра излучения, интенсивности потока радиоактивных частиц — это все по его части. Он молча делал свое дело и не хвастал. А мы все хвастали. Все, кроме Боба. Он тоже работал молча.
Как-то в коридоре я встретил Крамма.
— Скоро скале конец.
— Жалко, — сказал он.
— Жалко, когда убивают человека. А тут, подумаешь, скала!
— Это единственная скала на сто миль вокруг.
— В мире сколько угодно других скал.
— Все равно. Наша скала делает ландшафт неповторимым.
С ума они все сошли, что ли? Перед испытанием бомбы вдруг всем стало жаль скалу!
Выйдя из дома, я направился к часовому у колючей изгороди. Он смотрел на небо и, не глядя на меня, сказал:
— Только что пролетел самолет. После него осталась дымная дорожка. И вот она уже исчезла. Чудно, правда?
