— Студентка?
— Да, — нехотя ответила Маруся.
— На каникулы едешь?
— Да.
— Ну-ну, — проводник положил билет в соответствующий кармашек своей папки. — За постель десять тысяч кто не сдал?
— Я не беру постель, — сказала Маруся.
Проводник молча уставился на неё исподлобья.
— Я не буду спать, вы же сами видели, мне ехать пять часов.
Проводник вновь достал её билет и долго его изучал.
— Согласно правилам, установленным санитарной комиссией, пользование матрасом и подушкой без постели запрещается, — с официальным видом сказал он, вставая и проходя дальше.
«Нужен мне твой грязный матрас, жирная свинья», — подумала Маруся, пододвигаясь к окну. Вокруг все засуетились, стали с шуршанием разворачивать свалявшуюся постель и стелиться, наводняя вагон пылью. Вскоре суматоха улеглась, пыль, правда, осталась.
Устроились и соседи Маруси. Мужчины полезли на верхние полки. Молодой почти сразу заснул в картинной позе, свесив одну руку, а тот, что постарше, сосредоточенно поджав губы, принялся разгадывать прежде начатый кроссворд. Только женщина не торопилась ложиться — она читала какую-то брошюру, периодически умильно улыбаясь и кивая в знак согласия.
Маруся уставилась в окно. Пока ехали по Москве, смотреть было не на что: какие-то гаражи, свалки, бетонные стены, исписанные чем-нибудь вроде: «Ельцин — Антихрист» или «Спартак — чемпион», — но только выехали за кольцевую, почти сразу начался лес. Поезд пошёл как-то быстрее и веселее. Друг за другом мелькали дачи, почти пустые платформы и крохотные подмосковные городишки, которые поезд проезжал меньше, чем за минуту. Но чем дальше от Москвы — тем меньше виднелось жилья, меньше сходящихся и расходящихся путей, столбов, семафоров, непонятных придорожных фонариков — бесчисленных составляющих огромного организма железной дороги, тем чаще засыпанный снегом еловый лес шёл сплошной стеной вдоль полотна. На него Марусе было особенно приятно любоваться: одни и те же деревья, одни и те же сугробы — однообразие зачаровывало ленивый взгляд, мелькающий пейзаж не позволял себе чем-нибудь новым и неожиданным вызвать даже самую незначительную мысль или ассоциацию в отдыхающем сознании. Иногда, правда, в окне светлело — деревья расступались, появлялась хиреющая деревенька с прогнившими перекошенными домами, на крышах которых торчали смешные, несоразмерно большие телеантенны, или же поезд проезжал мост через замёрзшую речку, или занесённое снегом поле подходило вплотную к путям, оттесняя лес на задний план. Тогда взгляд сам соскальзывал вниз, на встречный путь, и пытался непрерывно скользить по нему, не отставая, но безуспешно: глаза упорно задерживались на удаляющихся шпалах. Порой с коварной неожиданностью вид загораживал встречный товарняк, и хотелось лезть на стену от тоски, пока он неторопливо и добросовестно, как последний зануда, проволакивал все свои несколько десятков вагонов. Не то что постоянно попадавшиеся на пути электрички. Те проносились вихрем, так что у Маруси всякий раз дух захватывало, словно это был какой-то аттракцион, вроде американских горок, а не общественный транспорт, набитый усталыми людьми, измученными работой и дорогой.
