Рядом с бомжом тихо сидела старушка нищенка.
Она находилась здесь для выяснения личности, но сделать это было затруднительно, ибо она сама уже который год этого не помнила. За ней на досках отсыпался пьяный дебошир, а рядом с ним валялся неудачливый карманник. Все это были люди «со стороны», чужие на Ладожском вокзале. Своих сажали редко – для порядка и острастки.
Сюда втолкнули и Джавада Сагитова, «лицо кавказской национальности» без документов, оказывавшего активное сопротивление милиции. Тянуло года на три.
Это по минимуму, если больше ничего не навесят. А навесить – при желании – могли, ох могли, и желание наверняка было. Чтоб знал, падла…
– Ой, какого хачика привели! – взвизгнула Валька, когда Власенко привел ее из сортира. – Ах ты мой заинька! Мордочкой, правда, на что-то упал, а так все вроде при нем…
– Да пустой он. Бабок-то нет, – равнодушно заметила Светка.
Джава неподвижно лежал на голых грязных досках. Если не двигаться, боль, наполнявшая тело, становилась терпимой. Вот только в голове гудели колокола, а глаза лучше было вовсе не открывать: все вокруг плыло.
– Какие у него бабки, дура! – донесся с другой стороны томный многоопытный голос. – Менты ж его обшмонали.
Джава почувствовал, как погружается в липкую черноту. Хотелось проснуться и весело заспешить под руку с Настей через площадь, чтобы поспеть на последний поезд метро. Не будет этого теперь. Не будет никогда…
Валька попыталась было расшевелить молоденького «хачика», но вскоре отлипла и перестала ему досаждать, и он даже ощутил к вокзальной проститутке какую-то благодарность. Три года. Сопротивление сотрудникам правоохранительных органов. Три года… Мир ощутимо съезжал набекрень. Он попытался представить лица родителей, когда им расскажут, и не смог. Это было куда хуже боли, по-прежнему плескавшейся и пульсировавшей в ребрах и пояснице.
Потом окружающий мир стала окутывать вата, Джава понял, что теряет сознание, и почти с облегчением подумал: это смерть?..
Это оказалась не смерть. Он начисто лишился ощущения времени, но сознание все-таки возвратилось. И первое, что почувствовал Джава, была противная сырость под бедрами. Странное дело, он не ощутил стыда, только то, что острая боль в пояснице сделалась тупой, ноющей. Теперь он знал, где у человека находятся почки.
Потом он вспомнил, где находится, и до него дошло, что в камере сделалось тихо, даже неугомонные девицы прекратили стрекотню. И наконец, как сквозь толщу воды, Джава услышал иностранную речь. Показалось, что менты заговорили по-французски. Господи, вот уже и крыша поехала…
