– Так, – Дмитрий потер виски руками, – совершенно непонятно, как такая женщина могла познакомиться с кем-то ночью в электричке, выйти с незнакомым мужчиной в тамбур, да еще отправиться с ним в темную кабину машиниста. «Не верю!» – как говорил Станиславский. И все же – факт.
– А может, у нее с горя крыша поехала? – предположил Панков.
– Не знаю. Мне ее действия совершенно непонятны.
– А может, он был гипнотизер?
– Или экстрасенс? Или верховный шаман Чукотки? Не знаю.
28 октября, вторник
Вокзальное сообщество давно стало интернациональным. Если каких-нибудь двадцать лет назад русскоязычное население Ладожского вокзала разбавляли лишь цыганки в мужских пиджаках и цветастых юбках, прибывавшие «дро форо» на работу из Всеволожска и Вырицы, то за последние годы здесь примелькались и ватные халаты беженцев из Таджикистана, и яркие платки молдаванок, не говоря уж о кавказцах. Если бы знаменитый Рассеянный вылез из отцепленного вагона сегодня, он, пожалуй, засомневался бы, куда прибыл – в Ленинград или Махачкалу.
И все же, когда в вокзальном буфете появился Морис, он сразу привлек к себе внимание. Потому что он был черным. Самый настоящий африканский негр, только маленький, – «на вид шесть лет», как потом запишет в своем кондуите дежурный по отделению.
Он стоял около прилавка буфетчицы Зины, смотрел на выставленные в витрине нехитрые яства, озаглавленные «Продукты в дорогу», и сглатывал слюну.
– Чего, голодный? – обратилась к нему буфетчица. – Папка-мамка-то где твои?
Мальчик не отреагировал на ее слова, и она громко вынесла вердикт:
– Глухонемой, должно. Надо ж, у них в Африке-то тоже глухонемые есть.
– А вот интересно, наших глухонемых африканские понимают или у них другой язык? – изрек сидевший на подоконнике бомж Потапыч. Он только что сдал Зинаиде бутылки и принял пару "Мартовского, а потому был склонен к философическим рассуждениям.
– Так возьми и проверь. – Зинуля пожала плечами и отпустила подошедшему покупателю, в черной кожаной кепке, копченый куриный окорочок, предварительно разогретый в микроволновой печи. – Сколько их тут шляется!
– Не-е, – со знанием дела ответил Потапыч, – глухонемые, они с сорокового километра примерно начинаются. С Апраксина, не раньше. Они до Питера не доезжают.
– Ну так вези его в Апраксине.
Потапыч засопел, но с места не сдвинулся. Он принадлежал к философам античного плана – предпочитал умозрительное мудрствование эксперименту.
Негритенок тем временем подошел к высокому столику на ножке и остановился, внимательно смотря на неторопливо жующего пассажира. Тот наконец спросил:
