Лучше умереть. Потому что жить больше незачем. Без этого мужчины, такого бесхозяйственного и непрактичного, все теряло смысл.
Марина снова взглянула в темное окно. В горле появился противный комок.
Она достала из сумки носовой платок и вытерла глаза.
– Здесь не занято? – услышала она рядом с собой приятный низкий голос.
– Нет, – покачала головой Марина, не повернувшись.
Ровно стучали колеса электрички. Скоро город. Завтра она пойдет и подаст на развод. И тогда все будет кончено. Господи, лучше действительно умереть.
Тогда во дворе она отвернулась. Он взял ее за руку: «Маринка… Я ничего не понял». На нее нахлынула непонятная злоба. Хотелось все сломать, все порвать – до самого конца. Взять и выложить ВСЮ правду. Но она сказала только: «Ты знаешь, кто он, твой дядя?» Константин молчал.
– Вы чем-то расстроены? – послышался тот же голос.
Марина очнулась. Она подняла голову и посмотрела на говорившего. На нее с улыбкой глядел мужчина лет тридцати. С первого взгляда понятно – интеллигент.
Темная водоотталкивающая куртка, у ног портфель, напоминавший о научно-исследовательском институте, дымчатые очки на носу – в простой пластмассовой оправе.
– Конечно, когда такая погода, поневоле волком завоешь, – снова улыбнулся мужчина. – А вот Пушкин, наоборот, чувствовал поздней осенью прилив творческих сил.
– Я, к сожалению, не Пушкин.
Марина никогда не знакомилась с мужчинами на улице, в метро или электричке. Но теперь неизвестно почему продолжала никчемный разговор.
– Вы пишете стихи? – спросил попутчик. – Только поэт может сожалеть о том, что он не Пушкин.
– В юности писала. Как и все. Я не поэт, – сказала она с непонятным вызовом.
– Что вы имеете в виду?
– Ну, какая же это поэзия… – Марина вспомнила свои поэтические упражнения. Она относилась к ним серьезно, пока на одном из вечеров не встретила Константина Сорокина. Тогда-то она и поняла, что такое поэзия, а что – бездарные вирши. – А вы разве не писали в шестнадцать лет? – спросила она.
Мужчина задумался. По его лицу мелькнула тень.
– Писал, конечно, – рассмеялся он и продекламировал:
И огни уплывают вдаль.
Стук колес и невольная дрожь.
Мне тебя немного жаль
И себя.
От себя не уйдешь…
– Видите, какие же это стихи. – Он снова засмеялся. – А когда-то казалось, пишешь кровью души.
Смех показался резким, но улыбка располагала. «Господи, еще одна поэтическая душа!» – подумала Марина и забыла о случайном попутчике. Перед глазами стояло растерянное Костино лицо. «Кто мой дядя? Ты сама знаешь… Бизнесмен, или как лучше сказать?» – «Вор в законе он, не хочешь? И я…» – «Что? – В серых глазах появился ужас. – Не… не может быть…»
