— Я женюсь на его дочери, — сказал Иван Андреевич и, выждав еще несколько мгновений, в течение которых Боржевский тоже выжидающе молчал, начал прощаться.
— Куда же вы? — удивился Боржевский. — Не успели придти и уже уходите. Я рад познакомиться с будущим зятьком Петра Васильевича. Очень рад. Вы не спешите, посидите.
— Как-нибудь в другой раз, — сказал Иван Андреевич, раздраженный. — Я не могу понять, каким образом Петр Васильевич мог так ошибиться.
В это время миловидная брюнетка в сильно накрахмаленном и невероятно широком розовом капоте внесла на подносе чай с вареньем и сухарями.
— А что же чаю? — спросила она гневно и отрывисто, заметив, что Иван Андреевич стоит. — Разве в гости ходят на минутку?
— Я, собственно, по делу.
— Какие это могут быть еще у тебя дела, Савелий? Уж затевает чего-то на старости лет. Никаких у него не может быть дел, уж вы мне поверьте. Один обман зрения! Да выкушайте стаканчик. У нас никто и не бывает-то. Обрадуешься человеку. Право!
— Не угодно ли закусить? А? Мы посидим, покалякаем.
Боржевский опять потянул из кармана свою грязную тряпку.
— Да я, собственно, пришел не закусывать, — сказал Иван Андреевич, желая подвинуть дело несколько вперед. — Я желал бы знать…
— Знаем.
Боржевский неожиданно положил сухую, костлявую ладонь на колено Ивана Андреевича.
— А все-таки без этого нельзя, Маша!
Он постучал каблуком в ковер.
— Ты что же плохо угощаешь? На что нам этого брандахлысту? Ты чего-нибудь посущественней!
— Каких вы больше обожаете грибков: рыжиков или груздей? — спросила брюнетка разнеженным тоном, выглянув из-за драпировки. — Мне все равно, которую начинать банку.
— Начни обе, — приказал Боржевский.
— Обе?
На лице ее изобразился сначала испуг, а потом готовность на все жертвы.
— Что ж, можно и обе.
И опять она зашуршала за портьерой широким накрахмаленным капотом.
— Я бы все-таки прочил вас, — начал опять Иван Андреевич.
— Да успеете… Маша!
Скоро она явилась, пропуская вперед себя между качающейся бахромой драпировки новый блестящий поднос с двумя графинчиками и закусками.
— Прошу не отказать, — сказал Боржевский и взялся рукою, только что державшею носовой платок, за пробку графина.
Ивана Андреевича больше всего занимало сейчас, коснется он своими пальцами устья графинчика или нет.
«Если коснется, не буду пить, откажусь», — решил он.
Точно угадав его мысли и чтобы рассеять окончательно сомнения на этот счет, хозяин очистил желтым ногтем темное пятнышко с устья графинчика и налил из него в рюмки настоянной на чем-то светло-зеленой водки.
