Я думал, они не пойдут. Но они тут же, довольные, что нашлось какое-то занятие, отправились за мной.
Я сразу отыскал место, где я на нее наскочил. Это было возле угольной ямы.
Никакой змеи не было.
Все повернули обратно. Мне стало совестно, что я зря сюда привел. Могли еще подумать, что я все наврал. Но меня кто-то выручил, сказав, что змея могла заползти в поленницу. Действительно, между двух берез, чтобы дрова не распались, недалеко от этой угольной ямы, была сложена поленница дров.
Мы все с радостью принялись ее разбирать.
Большие парни брали два и даже три полена, а мы — те, кто поменьше, — по одному. Дрова были тяжелые, берёзовые, намокшие, заготовленные еще с прошлого года, и мы с трудом ссаживали их сверху.
Старая поленница постепенно таяла, а рядом, метрах в десяти, росла новая…
Чем меньше дров оставалось в той, прежней поленнице, тем осторожнее мы ее разбирали.
Мы брали все осторожнее. А так как именно я столь неожиданно перед этим встретился со змеей, то теперь за каждым поленом, за которое я брался, мне виделась змея.
Дров оставалось уже совсем мало, когда я, схватив одно небольшое полено, тотчас же его выпустил.
Она под ним и лежала.
Все сразу ее увидели: свернувшись в кольцо, она лежала на полене и вдруг скользнула на землю, в траву…
Я потом боялся ходить к этой угольной яме.
Я в то утро поднялся чуть свет и пошел дров наколоть. Зимы у нас большие, долгие, и морозы большие, но дома мне никогда не сиделось. Я был ужасный зимогор!
Шубу мне тогда только что справили, шапку. Надел я шубу, шапку, рукавицы надел отцовские… Оделся и вышел.
Мать к тому времени уже печь затопила.
В сенях взял я топор. Был у нас колун. Это, знаете, такой топор — клином. Очень тяжелый.
И вот выхожу за дверь. Светло у нас стало, тихо. Мороз ядреный. Бело во дворе. Деревья, береза наша, родная, та, что у крыльца стоит, вся в инее. Я глянул на колун, на этот топор на длинном топорище, а он тоже — весь белый. Как молоком облитый, весь — в инее… И все холодное такое. Одно топорище только теплое.
Я со ступеней еще не спустился, как стоял, тут и поднял колун к лицу. Он был такой синеватый весь, страшный… Как только я увидел этот иней, я не утерпел и лизнул его. Не понимаю, что со мной сделалось. Ведь знал, что нельзя, но такое тут на меня искушение напало. Не мог удержаться и, как собака, лизнул. Языком лизнул. Я только чуть притронулся.
И тут же я понял, что случилась беда. Язык мой мне стало вытягивать… Меня притянуло за язык к железу. Я даже кричать не мог.
