Я сидел в вагоне движущегося с колоссальной скоростью поезда, сидел один. Не знаю уж, как так получилось. У меня сложилось впечатление, что поезд двигался полупустой, не могу сейчас объяснить, почему так вышло, но все куда-то рассеялись: то ли по другим купе, то ли по другим вагонам. Я сидел один в пустом купе, сидел и скучал, и уже потому, наверное, обратил внимание на это, что по стенам вагона, да не только по стенам, но и на двери, и даже на окне, наклеены были такие небольшие этикетки, плакатики, что ли, такие. Я как-то не сразу заметил их, потому, наверное, что больше смотрел на то, что проносилось передо мной за окном. Все-таки я впервые видел Францию так близко. Я не знаю отчего, может быть, потому, что стекла в окнах были цветные, теперь уже не помню какие, то ли зеленые, то ли голубые, все, что было за окном, и сама земля, и встающие на холмах замки, и поля, засеянные я не знаю чем, — все было окрашено в какие-то фантастические тона. Не отрываясь смотрел я на все, что открывалось перед моими глазами, не умея как следует все это объяснить, и в первое время не замечал того, что было в самом этом купе, в котором я сидел в таком одиночестве. В конце концов, когда солнце понемногу стало заходить за горизонт, я огляделся вокруг себя, вгляделся в одну из этих картинок, и вообще обратил внимание на то, что было вокруг, огляделся, осмотрелся.
Я долго разглядывал эти картинки, каждая из которых, повторяю, была с ладонь величиной, не более того, во всяком случае. Постепенно разглядывая, рассматривая эти картинки, я решил, что это самая настоящая реклама вин. Что же такое это могло быть еще! Обыкновенная реклама вин. В самом деле: на одной из афишек была нарисована бутылка, на другой — фужер с вином. Я все более заинтересованно разглядывал эти картинки, и чем дольше я их разглядывал, тем меньше я их понимал.
Между тем за окнами окончательно стемнело, и в вагоне загорелся свет.
На одной из остановок, по-моему, это было в Руане, ко мне в купе заглянул проводник, вернее даже сказать, переводчик, ездивший с нами. Он открыл дверь, желая, должно быть, удостовериться, есть ли кто в купе. Я попросил его войти и сразу приступил к расспросам. Мне страшно хотелось знать, что за странные плакатики были развешаны тут. Он довольно сносно говорил по-русски, и мне легко было объясняться с ним. Конечно, я сразу же высказал ему свое предположение, что, насколько я понимаю — это не более и не менее как реклама вин, не что иное, как реклама вин. Он очень удивился этому моему предположению. Он даже, как мне показалось, очень развеселился этим моим словам, захохотал даже.
