Мы с мамой очень устали, спины у нас болели. Когда я распрямил свою уже совсем занемевшую спину, увидел — собака бежит… Она бежала под деревьями, среди леса… Большая. Серая. В нашем поселке такой не было.
Я на нее крикнул. Она остановилась, оборотилась ко мне и, поджав хвост, побежала дальше. Но не очень торопилась.
Мать тоже глядела из-под руки.
Опять мы принялись убирать наш лен, связывать его в снопы… Снег становился все тоньше: от тепла ли, от солнца ли, он быстро таял. А когда мы закончили работу, он совсем сошел на нет.
Только кое-где еще в ямках остался.
Пониже повязав платком голову, мать сказала мне:
— Давай теперь опять стелить будем. Видно, не зима еще.
Я чуть не заплакал. Сколько мы трудов положили, чтобы поручить ленок наш из-под снега, и вот начинай все сначала… Мы опять стали расстилать наш только что собранный лен, небольшими тонкими прядями раскладывать его по земле. И, когда стелили, мать мне сказала:
— Вась, а ведь это волк был. Я тебе не хотела говорить.
Да неужто волк? Ах, кабы знал я, что волк! Я бы на него получше поглядел… Я все приставал к матери — вправду ли волк? Все никак поверить не мог.
Хоть и в лесу рос, а в первый раз видел волка.
Я очень устал и, когда мы домой возвращались, еле ногами передвигал.
Но зато хоть волка видел.
И хоть трудный был день, но хороший!
Однажды отец взял меня с собой на пашню. Дело уж к осени было. Когда мы приехали туда и выпрягли нашего Егорку, я стал боронить, принялся ездить из конца в конец по всей длине всего этого уже вспаханного отцом поля — от дороги до леса, до заросшего частым березнячком болота, — от болота до дороги и обратно.
Поначалу все у меня вроде бы шло хорошо, Егорка меня слушался. Он вообще был очень чутким, очень послушным конем.
Однако же время близилось к вечеру, и Егор мой, видимо, сильно устал. Он охотно возвращался к дороге, на которой оставалась наша телега и где меня дожидался отец, и все неохотнее — к лесу, к болоту. Чтобы мне было легче управляться с конем, отец, когда я к нему подъехал, протянул мне крепкий березовый сук.
Продолжая подсвистывать, я ездил туда-обратно, но все трудней было мне заставить Егорку идти к лесу. С каждой минутой он становился непослушней. Он переступал с ноги на ногу, упрямился и норовил повернуть назад. Раньше, чем мы достигали болота. Он всячески сопротивлялся и все делал, чтобы туда не идти, а у меня не хватало в руках силы с ним справиться… Он дергал, борона скакала по пашне, а он даже моего березового сука не слушался. Зато с какой быстротой поворачивал, когда нам удавалось достигнуть края пашни. И как, бегом почти, бежал обратно.
