Не было ни малейшей надежды на то, что этот курс будет иметь какое-то практическое значение в моей жизни, но десять лет спустя, когда мы разрабатывали первый компьютер системы «Макинтош», полученные на курсах знания внезапно мне пригодились. Мы воплотили их в «маке». Это был первый компьютер, обладавший красивыми шрифтами. Если бы я тогда продолжал посещать предписанные программой курсы, у «мака» не было бы изящных, обладавших безукоризненными пропорциями шрифтов… Конечно, я не мог предугадать всего этого, учась в колледже, но, оглядываясь назад, могу сказать, что то время не было потрачено даром.
Мне кажется, что Джобс, как и Мильтон, прошел свой период подготовки и сосредоточения, когда польза того, что он делал, не подвергалась сомнению. Когда мы оказываемся на свободе и никто не предписывает нам, что надо делать, мы становимся вольны открывать для себя вещи, от которых не ждем практической пользы в будущем. Без веры в этот неведомый прогресс отвлечение умело пользуется укоренившимся в нас страхом, что нечто – притаившийся в кустах хищник или важное электронное сообщение – требует нервирующего смещения центра внимания.
* * *
Вчера я уснул на диване, не дочитав несколько десятков страниц великого романа. Я слышал, как жужжал мой телефон. Я чувствовал, как падают в ящик электронные сообщения, видел зеленый глаз модема, собиравшего из эфира всевозможные отвлечения. Но мне было не до них. Перед моими глазами мелькали помпезные планы военных кампаний, мучительные переживания русских княжон – я видел все это до того, как освежающий сон сморил меня. Утром я закончил читать. Ровные края страниц немного обтрепались, обложка покоробилась – один раз я уронил книгу в ванну. Подняв книгу над головой, как охотничий трофей, я ощутил, что она стала больше – с того момента, когда я одолел ее.
Только поставив книгу на полку, приняв душ и побрившись, я понял, что за все утро ни разу не заглянул в почту. Эта мысль нисколько не испортила мое настроение.
Вместо того чтобы броситься к компьютеру, я лег на диван и принялся думать о моем любимом читателе – Мильтоне, о его тревожных переживаниях в связи с чтением. В середине пятидесятых годов XVII века он перенес еще одно отлучение от мирской толпы – Мильтон окончательно потерял зрение и способность читать (во всяком случае, собственными глазами). Оказавшись в новом одиночестве, он боялся, что не сможет теперь до конца раскрыть свои возможности. Один из сонетов, созданных вскоре после того, как поэт ослеп, начинался так:
