Однако не буду утомлять читателя экскурсами в такие тонкости тибетского языка, которые могут вызвать интерес разве что у специалиста. Тем же из читателей, кому захочется получше разобраться в тибетском языке, я могу посоветовать свою книгу «Тибетский язык для начинающих» (одна рупия), опубликованную Книгохранилищем Бенгальской канцелярии, и «Грамматику разговорного тибетского языка» (две рупии четыре анна), выпущенную тем же издательством.
Коттедж «Раннимид» располагался сразу же за окраиной Чота Шимлы. За домом проходила вьючная тропа, которая в семи милях от Чота Симлы выводила на дорогу, ведущую из Индостана в Тибет. Порой нас отвлекал от урока звон колокольчиков – это тибетские торговцы медленно проезжали под окнами на своих тяжело нагруженных мулах. Время от времени, вращая молитвенные мельницы, мимо наших окон проходили ламы в потрепанных одеяниях цвета красного вина, а иногда полуобнаженные саньяси с чашами для подаяния из отполированного морем кокоса и шкуры винторогой антилопы направлялись отшельничать в какую-нибудь далекую пещеру, где их целое лето кормили жители ближайшей деревеньки. Попадались на тропе и скотоводы-пахары в теплых куртках из пату (шерсти домашнего прядения). Ведя за собой стада овец и коз, они наигрывали порой странные мелодии на бамбуковых флейтах.
Я рассказывал мистеру Холмсу об этих людях, об их корнях, верованиях, обычаях и о многом другом. Он проявлял к ним заметный интерес. Порой он останавливал тибетского погонщика мулов или ладахкского купца и пробовал заговорить с ними по-тибетски. Они курили его табак и удивленно посмеивались, когда чудной сахиб обращался к ним на их родном языке – пусть сбивчиво, но зато без ошибок. Так, за уроками, долгими прогулками и беседами проходили месяцы, и ничто не нарушало покоя коттеджа «Раннимид», как если бы мы навсегда спаслись от злодеяний полковника Морана и его сообщников.
Именно это спокойствие дало мне возможность исследовать личность мистера Холмса и открыть в нем черты, не имевшие со спокойствием ничего общего. Он не был счастливым человеком. Казалось, великая мощь, которой он наделен, становится для него порой не благословением, а проклятием. Немилосердная ясность восприятия нередко лишала его иллюзий, позволяющих большинству простых смертных прожить свою короткую жизнь, полностью погрузившись в собственные мелкие неурядицы и скромные радости и совершенно не задумываясь о людских страданиях и о том жалком конце, которого еще никому не удавалось избежать. Когда же Шерлок Холмс не выдерживал бремени этих прозрений, он, к несчастью, поддавался своему пристрастию к опасным наркотикам вроде морфия и кокаина, что могло тянуться неделями.
