Такими носителями культуры и государственности считали разные народы — от североафриканских берберов до неких выходцев из Сирии и Палестины, которых будто бы изгнали с их родины римские завоеватели и которым якобы и была обязана своим возникновением Древняя Гана. Препятствием на пути к окончательному утверждению таких концепций служило, правда, то, что арабоязычные авторы в один голос и совершенно однозначно утверждали: Гана — страна черных людей и правители ее тоже были черными по цвету кожи. Да и общая логика развития науки вместе с изменением всего социально-политического климата в мире после 1945 г. заставляли ученых на Западе с определенной долей осторожности и скепсиса относиться к тезису о «белых» основателях Ганы.
Правда, одно из исторических сочинений, созданных гораздо позднее времен существования Ганы, в XVI—XVII вв. (об этом труде, его авторах и обстоятельствах создания нам еще предстоит говорить подробно), донесло до нас предание о каком-то перевороте, будто бы происшедшем в Гане, когда Аллах-де уничтожил власть ее правителей «и воца-рил самых низких из них над великими их народа». Автор этого сообщения склонен был считать прежних ганских правителей выходцами из берберского племени, точнее — группы племен, чаще всего именуемой санхаджа (хотя весьма вероятно, что это искаженная в арабской передаче форма названия знага, или азнаг). Он, впрочем, не скрыл и того, что иные относили правившую в Гане династию к народам с черным цветом кожи — уакоре (одно из названий современного народа сонинке) или вангара (так обычно именовалась часть народа сонинке, занимавшаяся торговлей). Но все же предпочел в конечном счете сказать, «что они не были из числа черных», однако завершил этот пассаж типичной для средневековой арабо-язычной литературы формулой: «а Аллах лучше знает». И пояснил: «ведь время их и место удалены от нас. И не способен историк этих дней представить истину о чем-либо из дел их».
Основываясь на этом тексте, французский ученый Морис Делафосс, один из основателей научной истории Западного Судана, предположил, что речь идет о свержении и истреблении белых потомков основателей Ганы и о приходе к власти правителей из народа сонинке. События эти он относил к рубежу VII—VIII вв. — времени, когда арабы начинали знакомиться с Сахарой и с ее южным «берегом».
Археологические исследования Дар-Тишита позволили дать этому преданию более рациональное истолкование. Оно, по всей видимости, отразило усилившиеся еще в последние столетия до нашей эры столкновения землевладельцев с надвигавшимися с севера кочевниками-скотоводами. Возможно, на какие-то периоды гегемония в этих местах действительно оказывалась в руках пришельцев. Но те же археологические материалы позволяют утверждать, что у оседлых носителей земледельческого хозяйства развитая общественная организация и относительно крупные и сложно построенные структуры власти (назовем их условно политическими) возникли еще между 900—700 гг. до н.э., а по мнению некоторых исследователей, даже раньше. Общественное развитие оседлого населения шло быстрее, чем у кочевников. И в итоге созданные гангара (ибо речь идет о них), или, если угодно, «протосонинке», структуры власти оказались достаточно развитыми и действенными, для того чтобы надолго воспрепятствовать продвижению кочевников-берберов в эту часть Сахеля и Судана. Именно на базе этих единиц и выросло в первые века н.э. и окончательно оформилось к рубежу IV в. первое крупное раннеполитическое образование — Гана. Его и застали, придя в Западный Судан, арабы. Его-то и прозвали они «страной золота». И именно рассказы арабских путешественников составили основу фонда наших знаний об этой стране в пору ее расцвета — в VIII—XI вв.
