— Конечно, много. Сами едим, дочерей снабжаем, все равно остается. Выбрасывать за здорово-живешь жалко, вот и сажаешь каждый раз побольше. В прошлом году мешка три на свалку вывезли... Зазорного, конечно, в том нет, чтобы продать: свой труд, — но... смотрят у нас косо на это. Да и знают меня все.
— Давай я продам, — предложил неожиданно Павел и посмотрел на брата.
— Да ты что?!
— А что? Дело привычное, в мешке заметно, в баул можно насыпать. Чего добру пропадать?
— Да неловко как-то, — протянул раздумчиво Тихон Андреевич. — Приехал в гости...
— Ты на ловкости эти плюнь, — деловито посоветовал Павел. — Если бы чужой кто был, а то брат. Особенного тут ничего нет, я колхозник.
Павел снял картуз, пригладил коричневой ладонью седоватые короткие волосы. Лицо у него было узкое, темное, с глубокими складками вокруг рта.
— Коровой, кабанчиком не обзавелся?
— Куда там! — махнул рукой Тихон Андреевич, все еще думая о странном предложении брата. — Наталью разве заставишь теперь за кабаном ходить? — Тихон Андреевич всмотрелся в лицо брата и рассмеялся: — Уж не думаешь ли ты, что мы нуждаемся? Пенсия, знаешь, у меня какая?
Павел поднял голову.
— Какая?
Тихон Андреевич сказал:
— С такой деньгой можно и без огорода обойтись, но тянет меня земля, Паш. Ох, тянет! Полкартошины бросил — десять целых получил. Вот она, высшая математика.
— Математика, — протянул Павел. — Сад бы насадил, он бы вернее, счет-то, был.
— Это так. Только жизнь-то у нас какая? Сегодня — здесь, завтра — там. Хотим вот на Москву меняться. Сад с собой туда не повезешь.
— Тут оставишь?! — строго спросил Павел. — Не пропадет. Всю страну, небось, объездил, оставил бы везде по яблоньке, вот тебе и памятник, лучше не придумаешь.
Тихон Андреевич искоса взглянул на брата.
— А ты поэт прямо.
Павел опустил голову.
— Коммунизм ведь строим.
Тихон Андреевич снова вздохнул.
— Я сад-то выращу, оставлю дяде, а он возьмет да яблочки мои на базар и свезет. «Волгу» на них купит. Это как?
Павел словно бы в восторге хлопнул себя по бедрам ладонями, закричал:
— Ох, Тишка, голыми руками за тебя не берись! Гони, значит, картоху до самого коммунизма! А откуда же садам-то взяться? С неба?
Тихон Андреевич надул щеки.
— Я свое отсадил. Пусть молодежь теперь сажает.
Помолчали.
— В деревне-то колхоз какой? — вдруг поинтересовался Павел, кивая на деревеньку, лепившуюся по косогору на другой стороне ручья.
— Был колхоз, перевели, говорят, на совхоз.
— Ну, и народ как, не обижается?
