— Как же, однако, смогут они передать нам что-нибудь таким способом? — спрашивает коренастый, рыжеволосый, густо усыпанный веснушками радиотехник Бойко. — Теперь нужно, значит, ожидать передачи на волне девятнадцати или двадцати двух сантиметров? Но до каких же пор можно уменьшать или увеличивать длину этих волн? Такие известные физики, как Филипп Моррисон и Джузеппе Коккони, утверждают, что космические радиопередачи можно вести лишь на волнах длиною не менее одного и не более тридцати сантиметров. Что же, наши друзья с Фоциса и будут, значит, вести передачу на всех этих волнах по очереди?
То, что говорит Бойко, известно всем, и тем не менее все настороженно поворачиваются к Кострову.
— Позвольте мне, Алексей Дмитриевич? — просит Галина и, не дожидаясь разрешения, продолжает: — Зачем им передавать информацию на всем этом диапазоне? Они могут вести любую передачу на волнах всего двух частот — на длинах в двадцать один и двадцать сантиметров.
— Как же это? — недоумевает Бойко, приглаживая свою рыжую шевелюру.
Все невольно улыбаются, а Рогов спрашивает:
— По бинарной системе?
— Ну да! — восклицает Галина. — С помощью двоичной системы счисления. Двадцать в этом случае будет нолем, а двадцать один — единицей или наоборот. С помощью этих двух знаков — ноля и единицы — можно, как вам известно, вести такой же счет, как и с десятью знаками общепринятой у нас и довольно устаревшей теперь десятичной системы. Все наши счетные машины работают именно по этой двоичной системе…
— Ладно, это понятно, — недовольно прерывает Галину Бойко. — А вот где доказательства того, что информацию с Фоциса действительно передают по бинарной системе?
— Тут уж придется запастись терпением, — смеется Костров, очень довольный, что Галина так просто все объяснила. — И терпения этого потребуется нам, видимо, немало.
Терпения действительно потребовалось много. Гораздо больше, чем было его у некоторых членов группы Кострова. Максим Мартынов, например, уже на третий день является к Кострову и смущенно заявляет:
— Вы уж извините меня, Алексей Дмитриевич… Очень не хотелось говорить вам этого, но ведь вы меня знаете — не могу я сидеть без дела. Я привык придумывать новое, совершенствовать, искать… Искать сколько угодно долго, но не сидеть сложа руки. А вы, как я понимаю, намерены главным образом ждать…
— Да, ждать, — подтверждает Костров, и брови его сходятся у переносицы. — Ждать, чтобы убедиться наконец, на верном ли мы пути или допустили ошибку. А потом либо снова поиски, либо усовершенствование достигнутого. Разве вас не устраивает такая перспектива?
