— Да нет, почему… — смущенно пожал плечами Михаэль, — просто они подробно так все описывают, по датам. Вот я и удивился.
— Ты ведь знаешь, как работает желтая пресса. Когда правда их не устраивает, они сами ее придумывают. Главное, чтобы придуманная правда была более доступна, чем настоящая, ты не согласен?
— Как ты интересно рассуждаешь, Вероника, — улыбнулся бизнесмен, — как будто я разговариваю с главным редактором какой-нибудь желтой газеты.
— Посмотри, в каком мире мы живем, Муки — если ты не ударишь первым, ударят первым тебя.
— Да наплюй ты на этот несправедливый мир, лучше давай поднимем бокалы, — шутливо махнул рукой Михаэль.
— За что будем пить?
— За что? Ну, давай за то, чтобы нас никто и никогда не смог ударить первым, — улыбнулся бизнесмен.
— Да, это хороший тост. Я бы добавила: и за то, чтобы мы всегда могли ударить первыми, — многозначительно улыбнулась молодая женщина и прикоснулась пухлыми красными губами к ободку остуженного бокала.
— Дай я тебя обниму, красавица, — Остент поставил бокал на стол и обвил руками стройную талию молодой женщины, плавно притягивая ее к себе, — хорошо мы сегодня с тобой отдохнули, я почувствовал себя на десяток лет младше. Массаж подействовал на меня просто как лекарство.
— А я младше себя не чувствую, — улыбнулась Вероника и прижмурилась, — я ведь и так молодая.
— Ты само совершенство! Поэтому я дарю тебе поцелуй! — воскликнул бизнесмен и стал страстно целовать свою возлюбленную.
Вероника молчаливо приняла «подарок», не проявляя заметного энтузиазма в лобызании, с таким натужным выражением лица, словно это была какая-то досадная для нее обязанность, от которой — увы — она никак не могла уклониться.
— День начался прекрасно и чувствую, что он закончится еще прекраснее! — нацеловавшись вдоволь, торжествующе изрек Остент. — Сейчас можем…
— Что такое, Муки? Почему ты так смотришь? — удивленно спросила Вероника.
— Я свой портрет на стене заметил, — стерев с лица улыбку, взирая выпученными глазами на большой масляный портрет, висевший на стене позади молодой вдовы, пробормотал бизнесмен, — Мидас подарил его мне на сорокалетие. А я ему подарил портрет, на котором он позирует как венецианский дож. Их один известный художник написал. Наш, имагинерский. Поработал он, надо признать, на совесть.
— Да, я помню. Портрет все еще висит в доме, — кивнула Вероника, повернувшись к полотну. Остент был изображен на нем как рослый рыцарь с воинственным взглядом, облаченный в блестящие доспехи, с украшенной цветными лентами саблей в одной руке и шлемом с пышными белыми перьями в другой.
