Поскольку на следующее утро Мария попросила подать ей завтрак в постель, за столом Джоанна сказала:
— Грант, я не смогу больше пользоваться ванной, раз приехала мисс Кортес.
— Да. Пока можешь просто фотографировать, а проявление и печатание оставь на потом. Идет?
— Это зависит от того, как долго она здесь пробудет.
— Она пробудет здесь столько, сколько захочет, — ледяным тоном ответил Грант, и Джоанна почувствовала, что ей снова указали на место.
— Понимаю. Может быть, ты предпочел бы, чтобы я ужинала в своей комнате или с миссис Уилер, пока она здесь?
— Господи, Джоанна, мы не собираемся говорить о том, что не предназначается для твоих ушей!
Его явно удивил этот вопрос, но ведь Джоанна не могла ему объяснить, что Мария хотела выпроводить ее на кухню. Впрочем, трудно было бы поверить в это вечером, когда Мария приветствовала Джоанну с самым дружелюбным видом. Беседа шла гладко — до тех пор, пока Мария не сказала со смехом:
— Грант, а помнишь, как однажды на ранчо ты хотел прокатиться на том мустанге и…
Он резко оборвал ее:
— Я уверен, что мисс Лэндон не интересны мои юношеские приключения, — и тут же сменил тему.
У Джоанны снова появилась пища для уединенных размышлений. На ранчо, да еще в юности. До чего же ловко он всегда переводил разговор на общие темы! Она так ничего и не знает ни о нем, ни о его отношениях с Марией.
Эта неделя была небогата событиями. Грант и Мария все время куда-то выезжали и то и дело ужинали вне дома. Джоанне нравилось, как идет работа. Она доставляла ей столько удовольствия, что дни летели незаметно, и, все сильнее привязываясь к этому дому, Джоанна иногда с грустью думала о том, как трудно ей будет уезжать отсюда по окончании контракта. Но она решительно гнала от себя эти мысли. Наслаждайся жизнью, пока есть возможность, — думала она — и тут же приступала к оценке следующего предмета.
Как всегда позабыв обо всем на свете, Джоанна испуганно вздрогнула, когда однажды возле нее вдруг вырос Грант, и удивленно подняла на него глаза. Даже одетый в светлые слаксы и футболку, он умудрялся выглядеть элегантно и держался, как обычно, свободно и непринужденно. Казалось, от него исходит какая-то таинственная, непреодолимая сила, которая столь необычно действовала на Джоанну.
— Ну ты и труженица, Джоанна!
— Мне нравится, — просто сказала она, кивая на стол, на котором стояли большие серебряные чашки и тарелки.
— Да, я знаю. — Грант взял одну из чашек и, внимательно рассмотрев ее, поставил обратно. — На самом деле я должен перед тобой извиниться.
