И куда спешит Бобриков? Куда мчится? Летит, пыжится? Для чего ему первому быть? Вот у Ивана Ивановича старая лодочка, старая, да мореходная, вечная. Ее дед его, может, строил, да тут и оставил. Может, она и вечна, только спрашиваем его:
— Что, эта лодка по Ладоге ходила?
— Ходила. Только на смертушку кому охота ходить?
— На смертушку?
Молчит Иван Иванович.
А лодка вся будто литая, будто из одного куска дерева долблена, и так она идет себе, как уточка, пыхтит тихонько да идет. И вдруг перед всеми в веере брызг является еще одна казанка. Лодка велосипедиста. Верно, не его, а брата-свата-деда-дяди. Но есть, и он проходит возле нашего носа, обдавая нас брызгами и удалью.
Ей, мальчишки, лихо идете! Вы, родившиеся в лодке, выросшие здесь, на лодке. У вас и стать такая — морская. У вас рыбья чешуя вместо веснушек.
А верно, почему нет у них веснушек? Совсем розовая кожа и нос румяный. Смешные, ловкие в лодке и на воде. Одна беда — много труда рыбная ловля отнимает. Одна беда — бесшабашны очень и люты от этих рыбных страстей. Люты и бесшабашны, а рыбу готовы ловить в любую погоду, даже в снег. Будут мокрыми с ног до головы, будут совсем усталыми, а пойдут проверить перемет да тихо сетью порыбачить, лишь бы рыба была.
А на какой лодке идет Валя? На лодке Бобрикова? Нет. Ивана Ивановича? Нет. На лодке велосипедиста? Тоже нет… Да она на нашей лодке! Спряталась на носу, лежит там, за кабиной не видно, лежит и руку за борт опустила. В купальнике плывет. Загорает, да еще и спит. Так нужно. Она просто для того лежит, чтобы лодка лучше шла, но как так случилось, что она у нас, а не в лодке Бобрикова? Вся в брызгах, в пене летела бы вихрем, не спала.
А Бобриков нарочно идет тихо, чтобы нас не оставить. Он может очень легко обогнать, но, видно, не хочет нас из виду упустить, и Валентину хочет видеть. А она спит на носу и не обращает ни на кого внимания. Лежит Валентина на носу лодки, а все кругом резвятся.
Было ее торжество, когда появился велосипедист.
Но стоп да стоп! Приехали? Нет, не приехали, а на блесну рыба попала — хорошая щука, большая щука, красавица прямо, больше локтя, да увесиста, да светла, золотится на солнышке. Попала щука — и померкла Валя. Щука-щука-щука! Рыба-рыбина, красавица о двух кило весом — увесиста. И все катера сгрудились, сомкнулись, сошлись: щу-у-ка. И Валя встала, и азарт напал на всех: щу-у-ка! Да хороша! Ушица! Жарить ее! Тушить с помидорами, с луком-сметаной. Да и не в том дело, чтобы съесть ее, а просто — пой-ма-ли, ура, попалась! Значит, улов будет.
