Помню такую картину: кот ждал нас три дня из лесу, а то и больше. Ел только из чужих рук, которые его гладили, потрепывали, просто даже шлепали — ешь, некогда с тобой возиться, потом кот дождался, но все приехали мокрые, усталые и начали тут же разбирать грибы-ягоды: хоть намочить грибы, чтобы не съели черви. Разобрали грибы, залили водой, а кота хоть и покормили мало, тем, что было, но не это его заботило, а то, что все делали.
Была суматоха в доме и всякая возня: «Да помоги же, сделай, принеси, возьми…» И так далее. Кот тоже совался всюду. Мы все — кто проливал что-то, кто подтирал то, что пролили, кто просто сердился и ничего не хотел делать от усталости, словом, просто возились. И он тоже помогал, помогал и был доволен, что все дома, все вместе, теперь уж не будет тоски без людей, теперь можно и поесть, поспать, придержать лапой людей, чтобы не ушли. Так он часто делал: придерживал лапой, когда знал, что вот-вот уедут. А он это всегда прекрасно знал и чувствовал: теперь уезжают совсем, но иногда ошибался — уезжали не совсем, тогда он радовался вдвойне. Теперь он суетился — все суетились, и он. Грибы выложили в большой таз и залили водой. Они всплыли, и получился плотный настил из грибов. Кот не разобрался. Он суетился и пошел по грибам. Решил пробежать по ним. Не понял, что вода и что грибы просто плавают. Он провалился в грибы двумя лапами и обиделся, когда вымок, когда чуть не захлебнулся, когда вымокли даже усы — он очень берег свои усы и ел осторожно, чтобы усы оставались сухими и чистыми. А тут его еще и прогнали и нашлепали слегка, чтобы не совал свой нос, куда не следует. Он очень обиделся и ушел, правда, скоро вернулся, чтобы снова помогать и пробовать все на свой лад. Этот лад ему достался тяжко. Он мылся и обсыхал весь вечер, но не терял надежды все узнать. Его пьянили запахи леса и чистой воды, откуда привезли и рыбу, которую он не ел совсем, но нюхал с великим любопытством и счастьем. Все-таки это была, с одной стороны, рыба, которая, по его глубокому убеждению, принадлежала ему вся, родилась только для него, а с другой стороны, она была и знакома несколько, потому что его — маленького — брали на дачу и там он с неохотой и презрением ел эту рыбу, хотя всю жизнь предпочитал только мороженый хек и треску, то есть довольно примитивную рыбу, морскую, вымороженную и даже не слишком свежую.
Потом он снова нюхал грибы, ягоды, цветы и пытался вынюхать то, что спрятали в холодильник, но ничего не узнал, ничего не мог поделать с холодильником, только мог снова пройтись по грибам, но уже не шел. Понимал. Помнил, что вымок.
