Мимо старинной полуразрушенной церкви прошли, не останавливаясь, но музыки и песен не прерывая. Один какой-то пьяненький с угреватым лицом мужик, не из гостей, все пытался пробраться в центр пляски, но его не пускали, и он, приплясывая среди зрителей, фальцетом пропел под мотаню:
- Ой, мотаня, ты, мотаня,
Ты, мотаня - глупая.
Не ходи, мотаня, в церковь:
Поп за сиськи щупая.
Мужика сразу одернули, не из-за религиозного чувства, да и вольности, высказанные в частушке, сельской цензурой допускались. Многие помнили, как в тридцатые годы за перегибы в антирелигиозной пропаганде и агитации он, тогда молодой еще парень, был даже выведен из числа комсомольского актива. Его не любили и сторонились: знали, что некоторые неосторожные вынуждены были в свое время сменить родные
места на весьма отдаленные и суровые районы северного Урала и Сибири не без помощи этого угреватого активиста. Едва избежал этой участи и Максим Зиновев, единственный мужик в селе, сохранивший крестьянский облик. Носил бороду, чем очень был интересен для сельской босоногой мелкоты. Мы его рисовали в тетрадках, на упаковках, на газетных полях - на всем, на чем можно было рисовать. Борода делала рисунки похожими на оригинал. По селу ходили разговоры, что за эту бороду ( вызов что ли какой видели в ней власть имущие), а не только за высказывания в защиту сохранения сельского храма, чуть не упекли деда Максима, куда Макар телят не гонял. Но все обошлось. Сейчас он стоял среди зрителей и слегка притоптывал правой ногой в такт музыке. Над густой, сросшейся с усами и бакенбардами, бородой улыбались серые с синевой хитрые дедовы глаза.
А свадьба двигалась по главной улице села, которая по-местному так и называлась: Село.
Заводилами на свадьбе были свидетели, то есть, дружки бывших жениха и невесты, а сегодня - мужа и жены. Дружками были Шурка Японка, двоюродная сестра невесты по отцу, и Минька Линьков (или просто Линек), двоюродный брат по ее же, Тонькиной, матери. Оба дружки были не простыми заводилами, а ряжеными. Минька был наряжен женщиной. Длинный, в женском нарядном сарафане, кокошнике, в туфлях на высоком (хорошо еще не шпилька) каблуке, он выглядел еще длиннее, и поэтому один вид его вызывал улыбку. Его длиннота и неуклюжесть особенно подчеркивались тем, что рядом с ним выплясывала низенькая росточком, подвижная Шурка, одетая под джигита, в костюме с газырями, с кинжалом. Они задавали тон всем, и свадьба шла, как на одном дыхании, без срывов и сбоев. Молодые первыми заражались примером дружек, но у них выходило все степеннее и солиднее, они как бы не бросались в пляс, а вступали. Тонька в подвенечном наряде белой уточкой кружилась в центре свадьбы. И сизым селезнем, водя ее за руку, грудь вперед, ходил вокруг возлюбленной ее молодой супруг.
